так и не обучили. Это обстоятельство вынуждало сиделку вести мысленный спор с совестью, и исполнительностью.Оставлять подопечных с неопределенным душевным состоянием одних в палате ей строго-настрого запрещали. И, противореча собственным указаниям, уходя, требовали сообщать о любых изменениях в их состоянии. И точно этих невыполнимых условий было мало, эта женщина вздумала, наконец, очнуться, когда от персонала на этаже осталась одна юная практикантка.
Бежать до остальных помощников было несколько пролетов. Те, кто строил лечебницу, не додумались оснастить столовой каждый этаж, сосредоточив их исключительно в одном месте. Кричать, в надежде быть услышанной, она тоже не могла. Кроме бессмысленности данного действа, уже наступил период засыпания белого светила, и шуметь не позволялось.
– Вам нехорошо? – отвлекаясь от невеселых мыслей из-за очередного болезненного всхлипа, девушка бегло осмотрела съежившуюся фигуру.
– Нехорошо? Как понимать это слово «нехорошо»? – слабым, едва различимым для слуха голосом, поинтересовалась незнакомка.
– Вы не понимаете или не помните?
– Не знаю, звук знакомый, а вот смысл, мне непонятен.
– Ну, наверное, это обозначение того, когда вам плохо или болит что-то, тошнит, – неожиданно растерявшись, несвязно промямлила сиделка.
– Значит, раз у меня все болит, мне следует утвердительно ответить на ваш первоначальный вопрос, – посмотрев прямо на собеседницу, постановила женщина.
– Вы можете определить место, наиболее причиняющие вам дискомфорт?
– Сильнее всего мне плохо от плеча, и в меньшей степени от груди. Остальное ощущается не так сильно, больше похоже на отголосок чего-то непонятного.
– Хорошо, то есть это нехорошо, но поскольку вы можете назвать очаг повреждения, это, несомненно, отличный показатель, – запутавшись в собственных словах, практикантка смущено попятилась к выходу, – я пойду, позову целителя, вы сможете ненадолго побыть одна?
– Вам не требуется спрашивать у меня разрешения, или я опять что-то не понимаю?
– Нет, нет, все в порядке. Я быстро!
Больше не задерживаясь, девушка проворно выскочила в узкий коридор. Прислонившись к закрытой двери, она не сдержала вздоха облегчения. Своим пробуждением эта особа добавила к прошлым чувствам сиделки еще и неловкость. Усиливая стремления оказаться где угодно, лишь бы не рядом с ней. Незнакомка пугала ее.
Своими вопросами, не сочетающимися с богатой речью. Чем-то неуловимым, затаенным во взгляде. И ранее замеченной силой, все еще спящей в слабом теле. Каждое совершенное женщиной движение, сопровождалось легкой золотистой дымкой, спадающей с ее рук. Практикантка знала, другие при всем желании не сумеют заметить эту аномалию. Ведь ей самой помогает колдовской дар, последняя милость, дарованная великой Мигариас[2], перед ее вечным забвением
