моя любимая выпрыгнула из окна». А она мне, знаете че, заявила? « Если все твои любимые побьются, в стране кончатся трояки». Давайте, ребята, по рублику.
– Геш, – напоминаю я робко товарищу, – надо бы позаниматься.
– Нет, ну ты видишь, горе у человека! – изобразил тот на морде лица возмущение ввиду отсутствия на моей – сострадания.
Нет, кафешку институтскую мы достроили. Мы ее достроили, а сами в каких только не зависали, и деньги мои просадили все. За пару недель буквально. И яйца у нас в тазу кончились. Причем за два дня до того, как кончились в столичных ресторанах мои деньги. А в учебники я даже не заглянул. И Геша сказал: «Баста!». «Баста! – сказал Геша строгим голосом, – я пошел добывать пищу, а ты сиди и учись.»
Я старался. Я честно старался вникнуть в содержание конспектов, которыми ушедший за пищей Куприн меня снабдил, но мысли крутились вокруг борща, которым тянуло с кухни со страшной силой. А я уже почти сутки не ел, не было даже маковой росинки во рту.
Они же жили с соседями, Куприны. В трехкомнатной квартире, ввиду остроты квартирного вопроса превращенной в квартиру коммунальную. В одной комнате жили Гешка и его мама, в двух других – семья из трех человек. Мама, папа и ребенок семнадцати лет, причем женского пола, которого я в силу напряженной светской жизни так толком и не разглядел. И вот кто-то из этого семейства отравлял мое существование борщом. Когда степень отравления достигла предела, я вышел на кухню.
Борщ варило дитя. Дитя звали (я знал это от Гешки) Галей, и оно было довольно милым, но борщ меня в тот момент интересовал значительно больше. Верите, все бы на свете отдал, чтобы схавать тарелку, но не смел попросить и начал рыскать в гешкином столе. Нашел сухарь от чернушки, налил кипятку.
– А вы только чай на ночь пьете? – спросила вдруг Галя
– Галь, вообще то я есть хочу.
– Так давайте я вас накормлю, – и наливает. Наваристого борща большую такую тарелку. Я ее махом умял, Галя: « А на втрое у нас кабачок, фаршированный рисом и мясом. Будете?»
– Буду.
Съел и кабачок.
– Может еще?
– Могу, – говорю, хотя чую: кабачки вот уже где у меня стоят. Но кто его знает, как со жратвой сложится завтра, и я решаю наесться впрок.
– А, – теперь говорит Галя, – компот. – И вот такую вот кружку с вишневым компотом ставит, приглашает к себе смотреть телевизор. И мы идем в ее комнату.
– Присаживайтесь, Вова, – говорит хозяйка, подвигая ко мне стул.
Я усаживаюсь нас стуле, спина прямая как кол, и держу у подбородка огромную кружку с компотом, где густо-густо плавает вишня. Стараюсь пить маленькими глоточками, потому как чувствую, что вишня больше не проталкивается и плавает в горле. Но я упорно, вишню за вишней, продолжаю запихивать ее в утробу. Меня начинает мутить. Становится плохо, подкатывает тошнота. Все, кажется, объелся.
– Галь, понимаете, у меня скоро экзамены, мне
