После такой трапезы я целые сутки ничего не ел, а только пил воду.
Не знаю, как выжил я в этом катаклизме, но выжил. А экзамен провалил. На сочинении вылетел. «Образ Ленина в поэме Владимира Маяковского «Хорошо». И было у меня там и про «самого земного изо всех прошедших по земле людей», и про то, как «плачут над Лениным негры из Штатов», но не срослось. Я был удручен, а разум Геши кипел возмущением, и он водил меня по аудиториям, где более удачливую абитуру готовили ко второму экзамену, распахивал двери и орал: «Братья, славяне, смотрите, какого человека вы потеряли?»
Всю дорогу домой я терзал себя, представляя глаза любимой. Она умела так посмотреть, что человек чувствовал себя полным ничтожеством. Полным.
– Ничего, сынок, у нас еще попытка в запасе, – попытался утешить меня мой добрый отец.
До армии действительно оставался еще один год, но это меня утешало мало. Я провалился, и с треском, а Аня была уже студентка. Пединститут, физмат. Зачислили и ее, и ее подружку. Все, с кем я протирал штаны в нашей беседке, стали студентами. Даже не блещущий интеллектом Батон поступил в техникум. Поступили все, кроме меня, и это здорово ударило по самолюбию. Но Аня говорила, что соскучилась, и у нас все было, и было так, как никогда до этого не было, и я сказал себе: « У тебя есть еще год, парень. Год, и ты непременно поступишь. А пока все не так уж и плохо».
На Подшипниковый, меня устроили на Подшипниковый. Анин отец. Аниного отца в люди вывела ( он был начальником цеха) заводская проходная, и его не смущало то, что дочь – студентка собирается замуж за человека, не имеющего студенческого билета. Они вообще в меня верили, родители Ани, полагая, и совершенно справедливо, что лучшего мужа дочери не найти.
Автоматно – токарный цех. Я – слесарь второго разряда. Второй разряд – это 86 рублей. Треть – пятого, остальное – тридцатого. Смешные даже по тем временам деньги, но я и не напрягался. Я «шарошки» делал для съема с абразивных кругов неровностей. Работа не бей лежачего. Да и люди – золото. И я вконец расслабился.
Я на обед домой ходил. Жили мы рядом, и если не через проходную, а напрямки – через забор, а потом по железнодорожному полотну (соединяло цеха и склады), то и вовсе – минутное дело.
Через забор, по полотну, и – дома. И не только поесть успеваю, но и взремнуть. Лягу на коврик у входа, прямо в этой своей промасленной робе, и минут через двадцать мама будит. А тут куда – то ушла. Предупредила еще: «Не проспи». А я проспал. С час, не меньше. Ну и не было меня в общей сложности часа два. Влетаю в цех – бригадир, Женя. «И где, – спрашивает, – ты был?»
Другой, может, и растерялся бы. Суворовец – никогда.
– В «Заточке», – говорю. Наблюдал, как работают. Интересно же.
– Ну если интересно и наблюдал, то вот тебе, Перчик принес, – дает мне какую то болванку железную, – иди заточи вот по этим размерам.
Перчик – это не кличка. Это фамилия. И это инженер и жуткий совершенно рационализатор. Жуткий. Задолбал всех своими изобретениями.
– Иди, заточи, – говорит мне мастер Женя, – а я ни ухом, ни рылом.
