соберётся комиссия, а у меня нет даже туфель, и никогда не было, только дешёвые китайские кроссовки.
И ещё у меня никогда не было блузки, не протёртой под мышками, и дезодоранта, позволяющего не стирать так часто блузку под мышками, и своей собственной юбки, а не затянутой поясом от халата тётинастиной, и настоящего лифчика с пушапом, и настоящих джинсов, и кожаной куртки, и стрижки, сделанной в парикмахерской, а не Бертиными лапками из задницы, и…и…
Потом, стоя перед зеркалом в полный рост, я чётко понимаю: я красавица. А потом так же чётко понимаю: я последняя сволочь.
Мне очень, очень, очень-очень стыдно перед Бертой, поэтому на остаток суммы, сильно превышающей ту, что я изначально планировала потратить, покупаю роскошную книгу «Я жду ребёнка» и две пары ползунков, голубые в горошках и зелёные в зайчиках.
***
Конечно, я не поступлю.
Темы вступительных сочинений – одна другой глупей, но я всё равно умудрилась выбрать из них из всех самую нелепую: «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит». Могла переврать, конечно, но посыл примерно такой. Кто как хочет, так и…в общем, я написала про Бертиного малыша – как он сидит в Берте и слушает наши с ней рассуждения, а потом вылезет, убьёт нас обеих к чертям собачьим и вообще устроит апокалипсис. Но это ладно, это не самое страшное. На собеседование я пришла красивая, зато на вопрос, какой у меня любимый автор, вместо Чарльза Буковски назвала Барльза Чуковски, а на вопрос, каких ещё знаю Чуковских, ответила, что вроде бы есть такой город в Московской области. Комиссия, а она была огромная, человек сорок или девяносто, пошушукалась, потом кто-то спросил, не пишу ли я стихов, и я сказала – пишу, конечно! – и гордо зачитала шедевр про Антона. Кто-то поинтересовался, сама ли я придумала такой псевдоним для своей музы, и я ответила – сама, конечно! – про себя пообещав, если поступлю, любить его до конца своих дней или, во всяком случае, до начала учебного года. Но я не поступлю, в этом нет никаких сомнений. Поэтому я уже перевлюбилась в нашего соседа, которого Берта считает эксгибиционистом, хотя это не так, а если и так, то ему, по крайней мере, есть, наверное, что показать.
***
– Анжела.
– Шлюховато.
– Алевтина.
– Колхозно.
– Агата.
– А звать мы её как будем? Гатька? Гать, сходи погадь?
– Анна.
– Слишком просто.
– Аннабель.
– Слишком вычурно.
– Анастейша.
– Блин, ты прикалываешься?
– Амелия.
– Фу, как туалетная бумага!
– И совсем не бумага, а вата.
– Ну и вырастет ватницей.
– Аглая.
– Колхозно.
– Альбина.
– Шлюховато…
… – Яна, – говорю я спустя два часа, подпалив яичницу
