влюбились в блистательного юношу с такой романтичной историей. Дмитрий же держался сдержанно и с достоинством, демонстрируя рыцарское уважение ко всем, но, насколько можно было заметить, не выделяя никого особо.
Я был готов долгие месяцы готовить почву для прибытия царевича – но нет! Едва он сам вышел на сцену, все сердца открылись навстречу ему, и я обнаружил, что моя работа завершена.
Он был не только принят всеми поляками, но, казалось, каждый при знакомстве с царевичем проникался ощущением величия его миссии на земле, которую видели не только в объединении русского народа под сенью нашей святой церкви, но также в постепенном поглощении в политическом смысле московского царства польской короной.
Однако, едва я заговорил с Дмитрием об этом последнем пожелании, тот вышел из себя, покраснел от гнева и приказал мне унять глупые языки, что болтают о таких вещах.
– Церковь – дело иное, тут мы трудимся во славу Господа и Его церкви на земле, но почему я, царь Всея Руси, должен прийти сам и привести мой народ под иго польского короля? Сигизмунд – не Господь Бог. Я готов во всем служить Господу, но не Сигизмунду.
В тот момент его величество король еще не знал о молодом царевиче. Возможно, он лишь слышал краем уха о его появлении, и план его преосвященства и моего родителя, являвшихся, без сомнения, основными двигателями этого дела, состоял в том, чтобы держать его величество в неведении до тех пор, пока они не смогут ему сказать: «Польские паны готовы поддержать деньгами и людьми дело молодого русского царя, находящегося теперь среди нас. Дайте этому делу ваше одобрение, и завтра молодой государь будет сидеть на троне своих предков в Москве. Это будет яркий самоцвет в польской короне, он воссияет ярче всех других драгоценностей, когда-либо украшавших диадему земного монарха».
Поскольку наш король Сигизмунд слыл осторожным, а по мнению некоторых, и пугливым монархом, столь значимое предприятие должно было хорошо подготовлено и завершено до того, как его следовало аккуратно представлять на одобрение его величества.
Никто на всей земле не понимал ход мыслей его величества короля так, как его преосвященство кардинал нунций.
Я обратился к нему и своему отцу за указаниями, ибо это дело было политической и духовной приманкой, которую предстояло предложить польским вельможам, и его преосвященство ответил:
– Не путайте одно с другим, друг мой. Из этих двух сущностей – церкви и политики – одна гораздо важнее другой, а именно: первая. Люди должны понимать, что мы сражаемся за церковь Христову на земле, это святая миссия, доверенная нам через молодого царевича. Это самое главное.
– Возможно, некоторые не столь ревностны в отношении дела церкви, но горячи как огонь в стремлении добавить Московию к польской короне, – ответил я с улыбкой, – и если есть таковые…
– Если есть таковые, – сказал его преосвященство, который, казалось, тоже вот-вот улыбнется,
