впечатление было такое, что шуты захватили тут всё пространство, а остальные пляшут под их дудку.
Лугин знал, что это не так.
Перед философом лежал на животе Дерищан и слегка постанывал. Старик делал ему примочки и краем глаза следил за метателями ножей и силачом, который заглянул на огонёк. Вся компания шумно резалась в кости.
– Эй, Гаса! – позвал громила. – На твою прелестную задницу играем! Кто победит, того она сегодня согреет!
Мужики разразились дружным хохотом.
Гасава вздрогнула, как от удара, и сильнее закуталась в лоскутное покрывало так, что остались одни глаза. Девчонка зажмурилась, точно не хотела никого видеть.
– Разговоры у вас какие-то не мужские, – хмыкнул Лугин, будто между делом.
Перед ним тотчас вырос здоровяк Достослав и загрёб кулаком рукав жёсткой рубахи, что была на философе.
– Ты, старикашка, помалкивай. У вас, говорят, с возрастом кости всё более хрупкие, не ровён час сломаются. Береги себя, понял? А в наши дела не лезь, козёл старый.
Метатели с готовностью заржали. Силач вернулся к ним и принялся трясти берестяной стакан. Потом высыпал из него кости и о чём-то сильно задумался.
– Да ладно! – выпалил Ферко. Он уже и забыл, что с утра по нему прошлись хлыстом. – Я видел, ты случайно выронил. Перекинь ещё.
Все согласно закивали. Достослав удовлетворённо засопел и принялся трясти стакан по второму разу.
– Спасибо вам, – скоморошка подобралась ближе к Лугину. Говорила она очень тихо, как весенняя листва на ветру. – Но не надо. Они всё равно своё возьмут, так только хуже будет. И вам… и мне.
– Но разве можно так жить? – изумился старый философ. Он тоже перешёл на шёпот. – Разве это жизнь?
Гасава покрутила головой.
Старик вздохнул и привалился спиной к бортику. Его тошнило, и Лугин не смог бы сказать с уверенностью, от чего больше – от качки или от этих мужиков, которые играют в кости на беззащитную девчонку.
Рядом завозился Дрищ Ян. Он встал на четвереньки и постоял так некоторое время, собираясь с духом, чтобы натянуть на исполосованную спину жёсткую холщовую рубаху. Надел. По гримасе было ясно, что скомороху очень больно. Кивком он поблагодарил философа и выскользнул из фургона на козлы.
Повозкой правил другой скоморох – Синяк. Прозвище ему дали за то, что пил не просыхая. Вот и сейчас он одной рукой держал вожжи, а другой – мутный бутыль, к которому постоянно прикладывался. Когда Дерищан сел рядом с ним, Синяк молча протянул бутыль ему. Дрищ Ян с благодарностью присосался к горлышку.
Потом полог закрылся, и Лугин больше ничего не видел.
Дорога, по которой они ехали, была вполне себе сносной, но, несмотря на это, повозку всё равно сильно шатало. Было душно, но если откинуть полог, то налетят комары и мошкара.
– Ты могла бы сбежать, – тихо, почти не размыкая губ, произнёс Лугин. – Я знаю одно место,
