двинулись по узкой аллее, которая была вся в рытвинах и усеяна овечьими какашками. Впереди в лунном свете стали появляться контуры огромного кирпичного строения. Я подумала, что только такие чудаки из старинных богатых фамилий оставляют свои дома незапертыми. Хотя с подъездной аллеей в милю длиной в этом нет необходимости. В дом мы вошли через черный ход, который вел в теплую и неприбранную кухню. Стол был уставлен противнями со следами подгоревшего розмарина и чеснока. Раковина завалена тарелками, и повсюду, где только можно, стояли бокалы, заляпанные красным вином. Грязное белье свисало из стоявшей на чугунной плите плетеной корзины. Каменный пол затоптан грязной обувью и усеян собачьей шерстью.
– Проходи, – прошептал Генри.
Миновав кухню, мы пошли по узкому коридору мимо дверей, со счета которых я сбилась. Далее попали в большущий холл с мраморными полами, на стенах висели картины с изображением лошадей. Через приоткрытую дверь я мельком углядела гостиную со следами прошедшего званого ужина: сталактиты оплавленного воска на канделябрах, стулья, отодвинутые от стола, облачко дыма, повисшее в воздухе, словно припозднившийся гость, не желавший уходить. На втором этаже Генри взял меня за руку и, проведя через три двери подряд, затащил в большую комнату, где первое, что бросалось в глаза, была кровать с балдахином. Генри тут же принялся разводить огонь в камине.
– Ого, – вырвалось у меня.
– Что?
– Это здесь ты рос?
– Да.
– Ого.
– Что?
– Просто тяжко, наверное, вот отсюда перебраться в Олбани.
Генри усмехнулся:
– Иди на хер.
Кристиана Ташен, прямо скажем, не была рада моему появлению. По большей части она просто игнорировала мое присутствие, что, кстати, было наилучшим выходом из положения. И дело было даже не столько в том, что она пугала меня, просто я понятия не имела, что я могу ей сказать. Обычная учтивая болтовня на фоне ее горя действовала бы раздражающе.
В субботу к тому времени, когда мы с Генри спустились в гостиную, все гости очередного званого ужина уже разошлись – кроме дядюшки Лохлана.
– Ни за что не ушел бы, не повидав вас! – завопил он, оторвавшись от своей тарелки с копченым лососем.
Генри заметно напрягался в его присутствии, что, похоже, лишь подхлестнуло Лохлана взвинтить до предела свое агрессивно-скабрезное поведение.
– Выглядишь ужасно уставшей, цыпочка, – пустился старикан в атаку, как только Кристиана вышла из зала. – Всю ночь кувыркались, да? – не унимался Лохлан, хихикая в тарелку.
Я принялась нарезать хлеб.
– Будешь тост, Генри? – спросила я.
– Нет, спасибо.
Повернувшись спиной к мужчинам, я принялась намазывать на хлеб «Мармайт» и сливочное масло в равных пропорциях.
– Чем собираетесь сегодня заняться? – обратился к нам Лохлан. – Не хотите прогуляться с ружьями?
Генри молчал.
– Джони,
