голова кружилась, а сердце с каждым ударом билось все чаще и чаще, словно намеревалось вырваться из груди и вылететь, наполняя комнату и ущелье Сент-Готарда могучей и красивой песней любви.
Принц поднял ее на руки и понес к постели, Беатрис слабо сопротивлялась, смутившись столь напористому поведению молодого наследника. Они упали на мягкие перины постели. Девушка прикрыла глаза, и в этот момент Конрадин прошептал, смущаясь и стыдясь своей невинности:
– Беатрис, вы будете моей первой и единственной на всем белом свете…
Она нежно обняла его, прижимая кудрявую голову Конрадина к своему телу. Робкие, словно стеснительные, касания рук и губ молодого принца снова напомнили Беатрис о том, как приятно быть любимой, быть для кого-то самой нужной и единственной, неповторимой и влекущей. Эти нежные прикосновения и смущенные ласки наполняли ее сердце теплотой, пробуждая его к ответу.
– Я жизнь отдам за тебя… – прошептал, задыхаясь от волнения, Конрадин.
– Лучше сбереги ее для меня… – ответила она, приникая к нему долгим и страстным поцелуем…
Два воина, сидевшие возле закрытых дверей комнаты, молча переглянулись, услышав звук падающей посуды. Джакомо грустно улыбнулся, разлил вино по бронзовым стаканам и, протягивая один из них Рихарду фон Блюму, с улыбкой произнес:
– Останемся здесь до утра.
Рихард весело засмеялся и ответил:
– Да, пожалуй. – Он посмотрел на снедь, приготовленную запасливым итальянцем, оглядел оценивающим взглядом несколько больших кувшинов с вином и добавил. – Ночь, как я полагаю, будет не скучной…
ГЛАВА III.
Шарль в растерянности.
Неаполь. Королевский дворец. За 3 дня до описываемых выше событий.
Огромная и просторная комната королевского дворца была буквально наполнена нервозностью, каким-то подсознательным животным испугом и непередаваемым ощущением растерянности. Приблизительно так должен чувствовать себя какой-нибудь несчастный моряк, потерпевший кораблекрушение и судорожно цеплявшийся за обломок мачты, видя расширенными от ужаса глазами, как на него накатывается огромная и безжалостная волна, готовая поглотить его и утащить на дно.
Новый король Обеих Сицилий всю неделю, следующую за Рождеством, чувствовал себя приблизительно так. Он не видел никой опасности, но сердце его постоянно сжимали стальные тиски какой-то неизвестной неизбежности, причем, явно несулящей ему ничего хорошего, скорее наоборот.
Казначей короны Гоше де Белло молча хлопал своими глазами, но не решался произнести вслух ни единого звука, а Лука де Сент-Эньян, понимая, что король сейчас не в том расположении духа, чтобы выслушивать о проблемах и новых неудачах, вызванных бесплодными поисками пропавшей Беатрис и легендарных сокровищ ее брата, повернул голову в сторону, занимаясь рассматриванием силуэтов ласточек и чаек, мелькавших в витражном окне и оглашавших своими протяжными и тоскливыми
