но уже одной. Поэтому Лена просто лежала и молчала. Замолчала и Таня. В палате, к несчастью, никого больше не было, воцарилась противная для них обеих тишина, которую они сильно желали нарушить, но боялись это сделать, страх перед словами в адрес друг друга сковал их. Они хотели покончить с застывшей в воздухе тишиной, но страшились слов. Тишина давила и стала до того невыносима обеим, что даже скрип кровати, на которой лежала Лена, казался спасением.
Две подруги, которые раньше могли проговорить всю ночь напролёт о совершенных пустяках, сейчас не находили и полслова, которые могли бы их вырвать из царствовавшей над ними тишины. И этим неловким молчанием они опровергали давнишнюю, неизвестно кем придуманную, поговорку о том, что друг не тот, с которым есть о чём поговорить, а тот, с кем можно помолчать…
Наконец Лена решилась на первое слово:
– Ты меня, наверное, презираешь? – сказала она чуть слышным голосом, ещё не окрепшим после операции.
– За что? – спросила Таня тихо-тихо и как можно ласковее, чтобы не растревожить и без того переживающую подругу.
– Ведь я же, по-твоему, убила … убила человека.
Повисла пауза, и вновь повеяло тяжёлым холодом тишины, Таня, почувствовав это, поспешила скорее нарушить её, и как будто не услышав вопроса, защебетала своим звонким голосом:
– Слушай, Лен, я тут тебе апельсины принесла! Хотя мне сказали, что тебя уже к вечеру отпустят, если всё будет хорошо… А ещё… а ещё книгу. Я положу тебе её на стол. Если будет желание – почитаешь, –Таня достала из сумки свёрток с книгой и пакет апельсинов.
– Спасибо, – Лена неловко улыбнулась и закрыла мутные от слёз глаза.
– Ну, я пойду?
– Да, конечно. Только маме…
– Ни слова не скажу! Будь в этом уверена! – опередив, пообещала Таня, вставая со стула, у изголовья кровати. – Кстати, завтра будет лабораторная по анатомии: ты придешь или может быть сказать, что ещё на больничном?
– Да, постараюсь прийти…
Таня закрыла дверь и Лена осталась одна в по-прежнему светлой палате. Сентябрьское солнце светило ещё по-летнему, правда уже без жара, и несколько скупо. От этого света Лене сделалось чуть-чуть веселее, она даже ободрилась, подумав про себя: «Свободна! Неужели свободна!?» Не успев до конца это осознать, Лена услышала звук шагов по коридору, который заставил её насторожиться. Дверь палаты открылась, – вошёл сам Сергей Леонидович:
– Добрый день, Лена! – поприветствовал он её своим добрым врачебным голосом.
– Добрый день, Сергей Леонидович, – насторожено ответила Лена.
– Итак, как мы себя чувствуем?
– Голова как в тумане, и тело немного болит.
– Ну, это нормально, – Сергей Леонидович достал тонометр, ловко надел манжету на правую руку Лены, затянул, и начал накачивать воздух.
– Итак, сто десять на семьдесят… – глядя на показания тонометра, проговорил как будто больше для себя,
