ты красивая. И косы у тебя русые, и скулы мордвинские, и глазки заичьи, голубые. Вырастишь, будешь доброй, умненькой. И дел каких натворишь. Будешь с досадой вспоминать своё детство, а сама для точно такой же детворы праздники устраивать и зимой с дедами-морозами и летом на реке. Будет это, будет! – беседовал с малышкой Сергей Александрович.
Добравшись до знакомого ресторана, Есенин ввел туда всю компанию. В дверях их с ужасом встречал солидный швейцар.
– Сергей Александрович! Добрейшего вам денёчка, как поживаете? – запричитал он, поглядывая на чумазую спутницу поэта.
– Спасибо, Кузьмич, всё хорошо. Сегодня празднуем мой день рождения. Вот к вам на обед пожаловали. Пустите ли вы гостей дорогих? – толкая тростью малышку вперед, добродушно проговорил Есенин.
– Вас, конечно, с праздником, Сергей Александрович, но как же так можно. Эти дети… Никак нельзя! Она ж заразу напустит!
Малышка пугливо озираясь, спряталась за спину поэта.
Да, времена были голодные: и революция, и война, и мор в Поволжье – всё это сказалось на облике столичного города, отчего многие подобные заведения пустовали. В лучшие свои времена ни в один приличный ресторан ни за что не впустили бы беспризорника, а теперь… Теперь выбирать не приходилось…
– Нам четыре обеда, кофе и пирожных побольше. Катенька, душечка моя, сходи, выбери с официантом, а я пока поухаживаю за нашей гостьей.
Есенин отвел ее в уборную и помыл ей руки и чумазую рожицу, как мог, потом, вернувшись в зал, снял с себя пальто и постелил под малышку, чтобы никто из персонала не смел сказать, что она портит им мебель. Понимая всё наперёд, Сергей Александрович делал всё, чтобы малышке было спокойно с ним. Катя и Галя пребывали в растерянности – с одной стороны они по-женски жалели девочку, а с другой – испытывали неловкость от такого соседства.
Наконец, принесли обед. Маленькая нищенка ела жадно, не успевая прожёвывать, и Сергей подкладывал ей из блюда новые кусочки. Он незаметно разглядывал русую малышку, приговаривая:
– Кушай, милая, кушай…
Подали кофе и пирожные. Беспризорница только теперь по-настоящему пришедшая в себя, охнула, встала из-за стола и произнесла тихо:
– Спасибо, дяденька, я пойду.
Есенин усадил её обратно:
– Да ты пей, не стесняйся. Не гляди, что сейчас я городской. Я тоже из босой команды. До первого снежка, бывало, по деревне босиком бегал.
Пока сидели, Сергей Александрович развлекал гостью прибаутками да загадками.
– По двору рассыпались желтые одуванчики. Ну? Угадала? Эх ты! Это же цыплята!… Цветок на заборе поет, кто это? Правильно, петух!
Есенин любил детей искренне, от всей души. Когда поэт шел по улице, то частенько оглядывался на игравших ребятишек, бросал им на ходу ласковое словцо, шутку. А порой останавливался, поднимал малыша на руки.
– Ну-ка,
