было такое, словно на него наложили слой ваты. Прохладный, чистый воздух все больше наполнял грудь целебными ручейками, выгонявшими из тела сухость и внутренний жар. Я напряг и тут же распустил разом все мышцы – вроде все в порядке, ни боли, ни особой слабости не ощутил.
"Жив!" – промелькнула в голове радостная мысль.
Медленно, с ожиданием очередных неприятностей, я открыл глаза. Солнце сияло высоко в голубом небе, слегка омраченным низко ползущими мелкими, редкими серыми облачками, похожими на неухоженных овец из стада нерадивого пастуха.
Украдкой поведя глазами вправо-влево, увидел вершины высоченных стройных сосен. Ветки их были покрыты пожухлыми иглами, но свежие зеленые иголочки настойчиво переходили в наступление, говоря о том, что весна явственно и твердо заявляла о своих правах.
По земле пробежал холодный ветерок и меня тряхнуло в ознобе. Обхватив себя руками, я понял, что на мне одето нечто мешковатое и грубо пошитое. Я согнулся в поясе и, помогая себе сесть, уперся ладонями в шершавую прошлогоднюю траву, перемешанную с опавшей хвоей. Картина перед глазами слегла поплыла, но ничего – жить было можно.
– Очнулся болезный, – раздалось позади меня, – давай двигайся к огню, поешь, что Бог послал.
Я медленно и опасливо обернулся на голос.
Возле небольшого костерка сидели двое. Один из них, плотный телом обладатель длинных темно-каштановых волос и густых усов, переходящих в такую же густую бороду почти касавшуюся груди человека, изучающе смотрел на меня светло-серыми глазами, вспыхивавшими искорками незлого сарказма. Он был одет в синюю рубаху, по виду из хорошего плотного материала, с воротом, по краю которого был пущен непонятный, но изящный узор красной нити, застегнутый у горла медной фибулой3 в виде разорванного обруча с приплюснутыми кружками на концах. Его компаньон, мощный с виду полуголый дикарь, оказался наделенным от природы черными, как смоль, волосами, в беспорядке спускавшимися на плечи и такими же темными усами, вертикально свисавшими от кончиков губ к окончанию нижней челюсти покрытой густой щетиной. Цивилизованную одежду он видимо не признавал принципиально, так как кроме куска шкуры на поясе и чуть большего куска на плечах, на нем не было ничего, что можно было бы хоть как-то назвать одеждой. Он смотрел на небольшое пламя костра не отрываясь и не беспокоясь о происходившем вокруг. В общем, выглядел он диковато и от того опасно.
Мышцы слушались меня едва-едва. Я ощущал себя мешком набитым мокрым речным песком.
Еле встав на ноги, я покачнулся и едва не рухнул, потеряв равновесие. По ушам звонко резануло, в глазах все завертелось, но меня поддержали за плечи крепкие руки. Я несколько раз глубоко вздохнул, тяжесть в голове почти ушла и картинка перед глазами перестала прыгать. Повернув голову, я увидел, что не дал мне упасть тот самый диковато одетый человек. Скорость, с которой он смог преодолеть расстояние более чем в десяток шагов, что были от меня до костра, была невероятной. Он провел меня до огня и бережно
Фибула (лат. fibula, скоба) – металлическая застёжка. В отличие от большинства современных брошей, фибулы одновременно служат украшением и выполняют практическую функцию: булавка с «замком» для острого конца позволяет закрепить одежду.
Фибулы разнообразных форм были распространены с бронзового века до позднего Средневековья. При всех изменениях формы и усовершенствованиях устройства общий их тип сохранился почти неизменным. В средние века были вытеснены пуговицами,
