являться сюда и делать все что вздумается, – вещает Клейтон как на проповеди.
Харпер наконец может перевести дух. Каждый вдох отдает резким жжением в боку. Ребро точно сломано, а с ногой еще хуже.
– Ты должен уважать своих соседей, а соседи должны уважать тебя, – назидательно продолжает Клейтон. Оседлал своего конька, как на собраниях, повторяет одно и то же – что нужно очень постараться и проявлять уважение к делам соседей. Всем известно, как заканчиваются эти дела: приезжают блюстители порядка и развешивают по округе уведомления о необходимости освободить помещения в течение недели.
– Трудновато проявлять уважение, когда ты уже неживой. – Смех Харпера больше похож на хрип, живот скручивает от боли. Интересно, у них есть обрезы и ружья? Нет, вряд ли. Тут один из фонариков метнулся в сторону, и он успевает разглядеть в их руках молотки и обрезки труб. Новый приступ спазма в животе. – Вы должны передать меня в руки правосудия, – хочет надеяться Харпер.
– Вот уж нет! Мы теперь сами разберемся. – Клейтон машет фонариком. – Вытаскивайте его, парни! А то скоро вернется китаец Энг и расстроится, что его яму занял какой-то отброс.
Спасение приходит неожиданно – из-за горизонта, сразу за мостом. Клейтонские головорезы прилаживаются, чтобы лучше спуститься, но начинается дождь – твердыми обжигающе-холодными каплями. И доносятся крики: «Полиция! Облава!»
Клейтон оборачивается, чтобы посоветоваться со своей бандой. Размахивая руками и звякая железками, они больше похожи на стаю обезьян. Вдруг всполох огня освещает небо, запах дождя смешивается с запахом гари, положив конец бурному обсуждению.
– А ну-ка, прекратить! – доносится окрик со стороны улицы Рэндольф. Потом чей-то визг: – У них бензин!
– Чего ждете? – спрашивает Харпер. Его голос хорошо различим даже под барабанной дробью дождя и усиливающимися криками.
– Не думай свалить, – грозит ему Клейтон обрезом трубы, но его банда растворяется в пелене дождя. – Мы с тобой еще не закончили.
Не обращая внимания на скрежет в груди, Харпер приподнимается на локтях. Он наклоняется вперед и хватается за брезент, который с другой стороны держится на гвоздях; подтягивается на нем, каждую секунду опасаясь, что случится непоправимое. Однако ткань выдерживает.
Сверху, через шум толчеи и потасовки, доносится командирский голос мэра, обращающегося к невидимым оппонентам: «А у вас есть постановление суда? Вы что же, думаете, можно запросто являться сюда и поджигать наши дома? Мы и так все потеряли!»
Харпер хватает какой-то сверток, кладет его на перевернувшуюся плиту и, опершись на нее здоровой ногой, подтягивается наверх. Поврежденной ударяется о грязную стену так больно, что едва не теряет сознание. Его рвет вязкой слюной и кровавой слизью. Он успевает ухватиться за брезент и крепко зажмуривается, пережидая, когда черные пятна устанут плясать перед глазами, и он снова сможет различать предметы.
