стеклянные шарики на окне не блестят и не раскачиваются, да и вся комната словно загрустила – из-за тусклого света от лампы возле кровати, на которую наброшен желтый шарф. Рейчел лежит на кровати, накрыв голову подушкой, – полностью одетая, даже не сняв туфли. Ее грудь периодически вздрагивает под черным кружевным платьем, будто мама икает. Кирби стоит в дверях и ждет, когда ее заметят. Девочка не решается произнести вслух слова, которые роятся у нее в голове.
– Ты лежишь на кровати в обуви, – удается ей, наконец, выдавить из себя.
Рейчел убирает подушку с лица и смотрит на дочь из-под припухших век. От туши для ресниц на наволочке остается грязное пятно.
– Прости, дорогая, – произносит она прерывающимся голосом. Он напоминает Кирби о том, как дрожали губы Мелани Оттсен, когда та свалилась с веревочной лестницы и повредила несколько зубов. А еще он похож на треснувший стакан, из которого опасно пить.
– Нужно снять туфли!
– Да, родная, конечно, – вздыхает Рейчел, – не шуми.
Кончиками пальцев ей удается опустить ремешок своих черно-рыжих босоножек, и они со стуком падают на пол. Рейчел переворачивается на живот:
– Почеши мне спину, пожалуйста.
Кирби залезает на кровать и садится, скрестив ноги, рядом с Рейчел. Мамины волосы пахнут дымом. Она ведет пальчиком по ажурному рисунку кружева.
– Почему ты плачешь?
– Я не плачу.
– Нет, плачешь.
Мама вздыхает:
– Просто опять пришли эти дни месяца.
– Ты всегда так говоришь, – дуется Кирби, а потом добавляет, как бы между прочим: – А у меня есть лошадка.
– У меня нет денег купить тебе лошадку, – сонно произносит Рейчел.
– Да нет, у меня уже есть, – сердится Кирби. – Она оранжевая, у нее коричневые глаза и золотые волосы, а на боках бабочки. И она какая-то… сонная.
Мама смотрит на нее через плечо, заподозрив неладное:
– Кирби! Ты ничего, часом, не украла?
– Нет! Это подарок. Мне она сразу даже не понравилась.
– Тогда ладно. – Мама проводит по глазам тыльной стороной ладони, от чего тушь размазывается, и ее лицо с черными пятнами глазниц напоминает грабителя.
– Можно я оставлю ее себе?
– Ну конечно. Ты можешь делать почти все, что хочешь. Особенно с подарками. Даже сломать или разбить на миллион маленьких кусочков.
«Как ту вазу в коридоре», – приходит Кирби в голову.
– Хорошо, – серьезно соглашается она. – Твои волосы как-то странно пахнут.
– Кто бы говорил! – Мамин смех как танцующие по комнате солнечные зайчики. – Ты сама голову давно мыла?
Харпер
22 ноября 1931
Больница милосердия своего названия не оправдывает.
