перешёптываться. Горчак, чтобы не слышать и не видеть их, пошёл прогуляться.
В лес пробиралась осень. Хотя деревья были ещё зелеными, то здесь, то там мелькала желтизна, делая лес похожим на молодящуюся женщину, прячущую под белилами и румяной настоящий возраст. Трава была уже не сочной, а безвольной и мягкой. Земля, уставшая растить зелень, сердито пылила. Птицы не пели, а редко и отрывисто цвиркали, словно переругиваясь друг с другом. Ветер налетал злой и колючий, он без труда перебивал солнечное тепло: вроде и солнце светило, но тёплую одежду сбрасывать не хотелось.
Дойдя до заболоченного озера, на берегу которого когда-то стояла деревня Старый Затон, сожжённая ещё при позапрошлом князе, Горчак повернул обратно.
Его встретили не слишком приветливо. Милена, настороженно поглядывая то на парней, то на Горчака, разливала черпаком похлёбку. Молнезар поначалу помалкивал, но потом, отставив миску, сказал:
– Мы вот что решили: дальше идём одни, без тебя.
Горчак старательно подул на ложку супа, хлебнул, причмокнул:
– Хорош супец! Чего лепечешь? Одни идёте? Дык, скатертью дорога, как говорится.
– Ты не понял, Злыдень, – продолжал Молнезар. – Теперь мы – посланники деревни Затон, а ты – просто-напросто бродяга безродный, так ведь оно, по правде, и есть. Так что грамоту, которую ты от старосты получил, отдашь нам. На том и распрощаемся.
В мёртвой тишине слышен был только стук липовой ложки по миске Горчака.
– Ну? – не выдержал Молнезар. – Отдашь?
Горчак молча вынул из-за пазухи пергамент и протянул парню:
– Чего ж не отдать? Держи.
Молнезар опешил – не ожидал, что наёмник так быстро сдастся. Он развернул грамоту, потоптался на первой строчке и сунул Корсу.
– Посмотришь после, там по-учёному что-то написано, – сказал Молнезар, силясь, чтобы голос звучал твердо и независимо. – Ну, идём, что ли?
Милена грохнула оземь котлом. Остатки супа расплескались по траве.
– Ты что, олух, белены объелся?! – крикнула она. – Ты в своем уме? Кем ты себя возомнил? Ты же от деревни дальше Дальних Полей не отходил, богатырь!
– Не лотоши, девка, – пробасил Дубыня.
– Сам молчи, чудище кудлатое! Идите, куда хотите! Может, сгинете, вместе с грамотой этой. А я не дура, чтоб за вами тащиться! – Она кивнула в сторону Молнезара. – Уж смекаю, куда он вас заведёт!
– Заглохни, Раздевоня! – встрял Корс. – Тебя не спросились!
– Ого! Хвост собачий заблеял! Грамотей в кафтанчике! Попёнок отощалый! Ты былины свои из башки вытряхни сначала, балда, а потом рот разевай!
Горчак усмехался, не спеша орудуя ложкой.
– Глядите-ка, собрались, – продолжала раскрасневшаяся Милена. – Один сам на себя никак не налюбуется, другой – тугодум, третий – поддувало. Богатыри, курам на смех, лешаку на завтрак!
– Язык свой попридержи,
