Уны стало серьезным, и на его месте снова появилась привычная маска, суровая и бесстрастная.
– Мне нужно будет подготовить отчет для королевы сегодня вечером.
Рен хотела оплакать упущенный момент, но болезненное напоминание о королеве лишило ее всяких эмоций, кроме страха. Она собрала пригоршню травы и скрутила ее, отчаянно пытаясь хоть чем-то занять руки.
– Ты не можешь.
– Я должна. Мой долг королеве превыше всего.
– Но что произойдет с нами, если она обо всем узнает? Что будет с твоим продвижением?
Уна уже несколько месяцев добивалась повышения до подполковника. Подобная ошибка дорого обойдется им обеим. Уне может грозить понижение в звании, а Рен, возможно, полностью лишится своего.
В багрово-синем свете сумерек выражение лица Уны было непроницаемым.
– Я не знаю.
Они сидели в тишине и смотрели, как солнце превращается в сверкающую оранжевую ленту за горами. В такую ночь, как эта, даже тепло Уны рядом не утешало Рен.
2
Пока они ждали встречи с королевой, нервы Рен напряглись, а сердце стучало в такт тиканью часов. С отвесных каменных стен Северной Башни свисали сотни часов. Резные и расписные часы с кукушкой, часы на стеклянной мозаике, часы с качающимися маятниками и часы с вращающимися шестернями, часы в стеклянных корпусах и часы из металла. Слишком много часов, чтобы человек мог оставаться в здравом уме. Говорили, что Изабель поручила слугам окружить себя вещами, которые не сбиваются с ритма, вещами, которые легко исправлялись в отличие от государств.
Зал в Северной Башне был пуст, если не считать Рен и Уну. Ребристые своды обрамляли потолок, как корсет, а над ними возвышались витражные панели, заключенные в свинцовые рамы. Рен ненавидела это место. Его гулкая необъятность, пыль, кружащаяся в рассеянном свете и выглядящая как призраки в самых темных уголках. В зале не было ничего, кроме книг, икон и удушающего мрака присутствия ее тети. Единственным ярким и живым существом здесь была Уна, освещенная разноцветным солнечным светом, струившимся сквозь стекло.
В любой другой день у Рен могло бы перехватить дыхание от того, как легко здесь можно увековечить память Уны, еще одной королевы-воительницы, из витражного стекла. Красивой и свирепой. Но сегодня эта мысль наполнила ее страхом, а не трепетом. Она могла думать только о том, что Уна была частью этого места, а она нет.
– Ты пялишься, – заметила Уна.
– Просто думала, есть ли у тебя какой-то грандиозный план, как вытащить нас обеих из этой ситуации невредимыми. – Ее слова прозвучали с большей надеждой и жалостью, чем Рен хотелось.
Взгляд Уны, которым она одарила ее, был твердым, как камень.
– Я попробую.
Хотя слово «попробую» было совсем не обнадеживающим, о большем Рен не могла попросить.
Какофония звуков разорвала тишину, когда все часы пробили десять. Когда звон самых больших часов эхом разнесся по коридору и завибрировал
