ему такими старыми и измученными, что он прошел мимо, не останавливаясь, не пытаясь поймать их взгляд или рассмотреть, как они выглядят. Вместо этого он разглядывал дом, который выглядел как развалина, несмотря на каменные стены. На земле вдоль стены лежали упавшие детали черепицы. Пару дыр в крыше попытались прикрыть кожаными мешками, напоминавшими истощенных зверей. Кусок трубы обвалился.
Казалось, и дом, и его обитатели вот-вот иссохнут и рассыпятся под палящим солнцем. Карл подумал, что внезапный порыв ветра мог бы сдуть этих двоих с кресел, так что они беспомощными ветряными духами полетели бы перед ним по дороге. Его передернуло, несмотря на жару, и он пошел дальше, не оборачиваясь.
Безымянное гудящее беспокойство привлекло его обратно к тому месту пару недель спустя, но теперь там уже не было этих людей, а крыша рухнула. На веранде стояли кресла-качалки и слегка покачивались на ветру, словно старики только что встали.
«Продается», – гласила надпись на табличке перед домом. Он прочитал ее по буквам. Табличка криво держалась на палке и, казалось, сама в себя не верила.
Карл замер, глядя на пустые кресла.
– Черт побери, – сказал он. – Черт побери.
Он поднял камень и бросил его к дому. Тот оставил пару трещин в оконном стекле, и так уже разбитом. Дыр в нем прибавилось.
Карл внезапно вспомнил, что у мужчины раньше была борода. Седая борода пеной прикрывала подбородок и щеки, отчего его лицо казалось больше, но не становилось мягче. Он был мощным. Высоким. У него были ярко выраженные черты лица, темные жесткие глаза. Волосы женщины были тогда матово-черными, собраны в пучок, лицо сухое и морщинистое, как застывшая глина. Она почти всегда стояла на кухне спиной к нему. Она протягивала еду, не глядя. Обычно кашу. Даже когда она смотрела на Карла, она словно не хотела смотреть. Она только давала ему еду. И кров. По утрам его отправляли в поле, где он работал дотемна. Иногда его вместо этого отправляли к священнику, который должен был научить его читать и писать и злился, если Карл не приходил.
У священника было две Библии, вспомнил теперь Карл. Одна была очень потрепанная, и казалось, из нее торчали длинные небесно-голубые волоски. Этой он обычно бил. Вторая была в переплете из светлой блестящей кожи, ее он целовал, но никогда не открывал.
– Хоть что-то умное в тебя возможно вбить, – кричал он, молотя потрепанной Библией по пальцам. – Ты что, совсем ничего не понимаешь, мальчишка?
Карл тогда ничего не понимал. Он редко понимал слова из книг. Не видел смысла во всех этих разговорах о Боге. Знал только, что он появился на свет в поле где-то неподалеку и что в ту ночь был сильный туман. И даже если бы небо было ясное и светили звезды, едва ли пришли бы трое волхвов. Так сказал священник. Карл предпочитал ничего не говорить. Единственное, что скрашивало посещения фермы священника, – его жена. Кругленькая и улыбчивая, когда муж не видел. Еще он помнил их младшую дочку, которая с удовольствием стояла в дверях и глазела, наступая себе на пальцы и пытаясь засунуть кулак в рот, не отводя взгляд
