глаза Карла смотрели на Данику с насыщенной и ясной прямотой, искренностью, которая пронзала до самого сердца. Волосы у него были средней длины, взъерошенные, как и должно быть у рабочего, но все равно в них всегда виднелась небрежность. Нарочитая. Она заметила, что волосы слегка влажные, словно он купался в реке перед приходом. Одежда выглядела почти чистой. Рубашка застегнута до середины груди, рукава закатаны выше локтя, загорелая кожа заросла волосами.
Она рассматривала его лицо, не глядя прямо в глаза. Нос длинный, широкий и симметричный. Нижняя половина лица мощная, выпирающая и покрытая густой щетиной той длины, чтобы можно было четко различить овал лица. Карл относился к тем людям, кто не успевал сбрить бороду, как щетина снова покрывала лицо. Над раздвоенным подбородком – губы. Потрескавшиеся, жаждавшие, ждавшие ее. Они не двигались. Выжидали.
Она ушла. Пусть подождут. Пусть пашет.
Следующие несколько часов Карл вкалывал без передышки, пока она не вышла из дома с ломтем колбасы и куском хлеба. Он отодвинул еду и вместо этого взял Данику. Прямо там, в свежевспаханной борозде, сзади. Утреннее солнце мягко ласкало мраморную кожу, когда он поднял платье, стянул трусы и вошел в нее. Он заметил, что его ждали. Ни малейшего сопротивления, только тепло, влага и жажда. И еще эта новая пышность. Она кричала громче, чем раньше, а он зарычал, как бык, когда кончил.
Лошадки-тяжеловесы, запряженные в плуг, не привыкли к резким звукам и шуму, они тихонько заржали и принялись беспокойно переминаться. Впрочем, они быстро успокоились, просто перенеся вес на задние ноги. Пускаться с места в карьер было не в их натуре. Их вполне устраивало место, где они стояли.
С дальнего угла поля соседский сын стал свидетелем этой случки. Очевидно, ошарашенный увиденным, Мирко замер с открытым ртом, чуть приподняв руки, словно в испуге, этаким краснощеким пугалом. Он выронил камень.
Они еще не сказали друг другу ни слова, когда Карл пришел с поля на ужин. Мать сидела на своем обычном месте за столом, с бледным лицом, нависая над миской с супом.
Она пристально посмотрела на гостя, когда он появился в дверях, и когда он сел напротив, издала звук, который нельзя было понять иначе, чем проявление неудовольствия. Глаза у нее были дикие и старые. Одежда все такая же черная.
Карл посмотрел на нее преувеличенно спокойно и, не удержавшись, подмигнул ей. От его поведения дыхание у нее сбилось, движения стали суматошными, и она пролила немного супа на стол.
«Старая карга, – подумал Карл, рассматривая вдову. – В конце концов, от нее остались только кожа да кости».
С дочерью дело обстояло иначе. Даника привыкла худеть и толстеть по своему месячному циклу, если она вообще обращала на это внимание. Она совершенно не беспокоилась ни о том, что у нее прекратились кровотечения, ни о том, что она слегка поправилась.
По воле случая именно этим вечером ее сын решил заявить о своем присутствии ощутимым пинком в мамин
