маленького один глаз моргает, а другой то ли отсутствует, то ли завязан, то ли это тень так падает…
– Ты – это он? – выговорил контрабандист.
– Кто, Освободитель? – засмеялся большой. – А сам ты как думаешь? Что ты видишь вокруг?
Контрабандист, водя глазами по сторонам, вскинул мешок чуть повыше.
– Где сотни его солдат? Где дюжины вестовых и писцов? Где шпионы? Где все его войско, с которым он освободил тысячи рабов, заставив трепетать саму малютку-императрицу с ее министрами? Признайся, что ты видишь всего лишь трех человек в пустом замке.
– Или только двух? – вопросил маленький с резким смешком. Большой говорил как колхариец, этот совсем иначе. – Ты не видишь никого. Ни единой души. – Ошейник на нем точно был. – Это лишь иллюзия – так безымянные боги принимают порой человеческий облик. И замка, где ты будто бы стоишь, тоже нет. Это прихотливый ночной туман в какой-то миг принял форму человека, которого кое-кто называет Освободителем, и замка, и часового, который якобы привел тебя в этот замок. И я, говорящий эти слова, тоже тебе примерещился. Тебе лишь кажется, что перед тобой Освободитель – это морок, туман, колдовство осенних ночей…
Большой поднял руку, и маленький тут же умолк.
– О чем ты хочешь спросить меня? Хочешь знать, кто я? Где ты находишься? Что с тобой будет дальше? Говори же. Мы, создания осенних ночей, не такие уж страшные.
Контрабандист, набрав воздуху, перехватил мешок одной рукой, а другой указал на стол.
– Эти… эти кожи. – Только они и казались вещественными в этом чертоге. – На них пишут, не так ли?
Большой кивнул. Так шрам это или тень?
– Ты умеешь читать?
– Умеет, умеет, – хихикнул маленький. – Не то что я. Верно?
– Нет, – замотал головой контрабандист.
– Совсем не умеешь? – Большой подступил ближе, сощурив зеленые глаза. – Бьюсь об заклад, ты можешь разбирать знаки, изображающие женские детородные части, мужское семя и кухонную утварь, что испокон веку выцарапывают на городских стенах – я слышу по твоему говору, что ты долго жил в Колхари.
– Да, – соврал контрабандист. – Их я знаю. – На миг он перенесся в тот жаркий полдень, когда его друг писал эти знаки палочкой в грязи на берегу Кхоры, пытаясь хоть чему-то его научить.
– Он, как и все в этой стране, понемногу учится читать и писать, – бросил через плечо большой. – И тебе бы не худо, Нойед.
Значит, маленького зовут Нойедом! Тогда большой… Нет, не будем спешить.
– Для чего они тебе, эти знаки?
– Чтобы запоминать, что у меня есть, что мне нужно, что я сделал, что должен сделать, где я был и где еще не бывал, что видел и что еще должен увидеть. Память часто шутит с тобой шутки: подумал о чем-то другом – и забыл.
– Да уж, знаю!
– А как запишешь нужное, можешь думать о чем угодно. Не надо ничего вспоминать, когда все уже записано на пергаменте. Еще любопытнее,
