гибким и шустрым, как зверек. Положи его на бок – лиса пролезет между землей и талией, а если меня на землю положить, то не останется ни одного просвета. А еще татарин должен быть злой и жестокий, как сам Чингисхан. А еще, если уж на то пошло, я не знаю ни слова по-татарски, и, когда соседка Губайдуллина ругается с мужем, мне слышится одно только «дыл-был-дыр». Скорее уж Альберт татарин. Нет, все мне наврала старая бабка по своей злобе, а на самом деле мой отец был летчик или танкист!»
А, может, и правда? Пришел с войны герой-победитель, глянул на кроху Семена Семеновича – и затосковал. Не так-то легко перенести мирное время с его нищетой, грязными пеленками и скукой. «Да-а-а!.. На войне было проще и понятнее», – разочарованно сказал солдат. И вот он спился, скурвился, околел под забором. А Семен Семенович остался его продолжением на земле.
«Нет, все-таки не татарин», – уверенно заключил Семен Семенович, – «Танкист!» А это означало, что, может быть, Лерочка ответит на его чувство.
Семен Семенович учился вместе с Лерочкой на филологическом факультете, куда его пристроила хлопотливая Клара. Нужно это было ему? Он сам не знал, во всяком случае тяга к филологии в нем так никогда и не проснулась. И все же он был безмерно благодарен Кларе. На лекциях Семен Семенович спал, дожидаясь, когда закончатся занятия и можно будет проводить Лерочку до дому. В одной руке он нес ее маленький портфельчик (да и возможно ли представить что-то другое, кроме этого портфельчика? В то время еще не водились сумки через плечо, заплечные рюкзачки и яркие пакеты в половину человеческого роста), а в другой нес свой маленький чемоданчик, наподобие тех, что пылятся теперь на антресолях, набитые гвоздями, шурупами, проволокой и прочим хламом. Возле дома Лерочка забирала свой портфельчик и протягивала Семен Семеновичу руку – по-товарищески, по-деловому, – а он ее сжимал, стараясь выразить пожатием всю гамму переполнявших его чувств. Но Лерочка не позволяла своей ручке задерживаться дольше положенного приличием срока в горячей ручище Семен Семеновича, если же он смелел и руку не отпускал, она с силой вырывала ее, морщила носик и убегала.
«Любит она меня хоть капельку?» – задавал себе вопрос Семен Семенович, не находил ответа и страдал.
Но что значит юность! В юности и страдание сладко. А иначе зачем бы во всех романсах повторялось бессчетное число раз: жажду, стражду, сгораю, умираю. Семен Семенович всегда был любителем романса, особенно одного, про розочки, его он до сих пор часто мурлычет себе под нос:
«Одна из них белая, бе-е-лая,
Была, как улыбка несме-е-лая…»
Это точно про Лерочку поется, такая она и была. Робкая, осторожная, ее невозможно было вечером уговорить выйти на прогулку. Мать воспитала ее в строгости и запугала. Везде, за каждым кустом, в каждой подворотне ей мерещились бандиты насильники и убийцы, которые поджидают юных девочек. С послевоенного времени город полнился слухами и рассказами о том, как девочек проигрывают в карты, выслеживают и убивают.
