Если хочешь виски, шаркни пару раз ногой по полу. Слуги поймут. – После этого он развернулся и зашёл обратно в дом.
Биографу Дэрмода Юстаса нужно было бы подойти к своей работе с осторожностью, ибо, поскольку старый хозяин дома “Леннон Хаус” уже двадцать лет как не лежал в могиле, то к настоящему времени обрёл образ легендарного героя. Небылицы с его участием постепенно слагались в были, и любому ловкачу в тех краях достаточно было проявить находчивость и задвинуть историю о Дэрмоде, чтобы обеспечить полное доверие к себе. Существуют, однако определённые факты. Он применял практику древнего, тиранического гостеприимства, держал дом у дороги в Леттеркенни открытым для всех и даже чужакам навязывал ночлег и стол, что однажды испытал на себе Дарренс. Это был человек из прошлого века, который сердито взирал на перевёрнутый вверх дном мир и ни за что не хотел с ним поладить, разве что после изрядно принятого спиртного. Он – как римский патриций Кориолан, только пьяный – верил, что народ можно гонять, как стадо, с помощью палки, и тем не менее всегда помнил об умении держать себя в обществе даже наискромнейших из женщин. Горожане Рамильтона всегда с гордостью говаривали, что он, сухопарый, седовласый старик с болезненным лицом и осоловелыми глазами, качающийся от выпитого, но чудом удерживающийся в седле, даже будучи в наихудшем состоянии, когда скакал галопом сверху вниз по крутым, вымощенным булыжником улицам, верхом на крупной белой кобыле, доставшейся ему из семнадцатых рук, со своим неразлучным другом – шотландской овчаркой, – никогда никого не сшиб с ног, за исключением одного человека. Здесь следует сделать пару примечаний. Он побаивался своей дочери, которая благоразумно держала его в неопределённости – то ли она довольна им, то ли нет; и возымел высокую степень расположения к Гарри Фивершэму.
Однако в тот день Гарри его почти не видел. Дэрмод уединился в комнате, которую он с удовольствием называл кабинетом, пока Фивершэм и Этни после обеда ловили лососей в Ленноне. День стоял тихий, как шабаш, и даже птицы замерли. От дома раскинулись под крутым уклоном луга, оттенённые деревьями и покрытые пятнами солнечного света, переходящие в долину, за которой река, кажущаяся под нависающими сводами ветвей чёрной, несла свои быстрые воды. В одном месте вода падала – соскальзывала со скал так гладко, что казалась неразрывной, даже твёрдой, кроме одного участка. Там река разбивалась об острый утёс и отбрасывалась назад янтарной волной, просвечиваемой солнцем. Они долго сидели напротив этого утёса, временами болтая, но большей частью слушая шум воды и созерцая её непреходящий поток, пока не приблизилось время заката и тени не стали длинными; тогда они встали, посмотрели друг на друга с улыбкой и так медленно пошли к дому. Это был день, который Фивершэм запомнил надолго, потому что предстоящая ночь была ночь бала. Когда оркестр заиграл начальные такты четвёртого вальса, Этни сошла со своего места у двери в гостиную, подхватила Фивершэма под руку, и они вышли в вестибюль.
Там было пусто, а центральная дверь открыта навстречу прохладе летней ночи. Из танцевального зала волнами доносились
