Фивершэм, – наберись храбрости, ещё несколько минут, совсем немного!
Он остановился и стоял перед ней до тех пор, пока к ней не вернулись силы.
– Спасибо, – сказала она с благодарностью, и развесёлый вихрь танца вновь захватил их.
Это было странно – то, что он призывал её набраться храбрости, а она благодарила его за помощь, но ирония этой неожиданной и кратковременной смены позиций ни до кого из них не дошла. Этни была слишком измучена напряжением последних часов, и после того, как она единственный раз не выдержала, по её искажённому нестерпимой болью лицу и глазам Фивершэм узнал, как глубоко он её ранил. Он больше не повторял: “Я потерял её”, и вообще больше не думал о потере. Ему слышались её слова: “Интересно, справедливо ли то, что кто-то должен так долго страдать от боли?”, и чувствовал, что они будут сопровождать его по белу свету, настойчивым звоном отдаваясь в ушах, произнесённые именно её голосом. Он был уверен, что и при смерти услышит эти слова, звучащие, как приговор, несправедливый приговор, и они заглушат голоса тех, кому случится стоять рядом.
Бал кончился некоторое время спустя. Отбыл последний экипаж. Некоторые из тех, кто оставался в доме, искали курительную, остальные расходились, согласно полу, по спальням наверху. Однако Фивершэм задержался в вестибюле с Этни. Она поняла, почему.
– Не нужно, – сказала она, стоя спиной к нему и зажигая свечу, – я рассказала отцу. Я рассказала ему всё.
Фивершэм наклонил голову, словно уступая:
– Я всё равно должен подождать и увидеться с ним, – сказал он.
Этни не возразила, но, повернувшись, мельком взглянула на него, в недоумении сдвинув брови. При таких обстоятельствах дожидаться её отца означало иметь определённое мужество. В самом деле, она сама почувствовала некоторое опасение, услыхав, как открылась дверь кабинета и раздались звуки шагающего по полу человека. Дэрмод подошёл вплотную к Гарри, на сей раз он выглядел тем, кем был – очень старым человеком, и остановил пристальный, недоумённый взгляд осоловелых глаз на лице Фивершэма. Он дважды открывал рот, чтобы заговорить, но не мог подобрать слов. В конце концов он отвернулся к столу и зажёг свечи – свою и Гарри Фивершэма, затем опять повернулся к Гарри, и довольно резко, так, что Этни шагнула вперёд, будто собиралась встать между ними. Но он не сделал ничего больше, а лишь опять, и надолго, уставился на Фивершэма, а затем поднял свою свечу.
“Гм,” – произнёс он и остановился. Сняв щипцами нагар, он начал было снова, но произнёс лишь: “Гм”, и снова остановился. Видимо, свеча не помогла ему подобрать подходящие выражения. Он уставился теперь на огонёк, а не на лицо Фивершэма, и неотрывно смотрел в течение равного промежутка времени. Он не мог придумать, что сказать, и всё-таки осознавал, что что-то должно быть сказано. Наконец он нетвёрдо выговорил:
– Если хочешь виски – шаркни пару раз ногой по полу. Слуги поймут.
И
