утром отправили. Затем, вернувшись в свою комнату, она взяла его письма, сложила их стопкой в камине и подожгла. Прошло некоторое время, прежде чем они разгорелись, а она ждала, сидя в кресле и выпрямившись, пока пламя переползало с одного листка на другой, обесцвечивая бумагу, зачерняя буквы, словно проливая на них чернила, и оставляя лишь пепельные хлопья, похожие на перья; белые хлопья – как белые перья. Едва погасли последние искорки, как она услыхала, как кто-то, осторожно ступая, заскрипел гравием под её окном.
Уже совсем рассвело, но её свеча по-прежнему горела на столе сбоку, и она быстрым, бессознательным движением, дотянувшись, погасила её, а затем прислушалась, сидя очень тихо и неподвижно. Некоторое время было слышно лишь пение дроздов, раздававшееся из-под крон деревьев в саду, и непреходящий шум взволнованной реки. Затем она опять услыхала шаги, крадущиеся прочь; и против её воли, несмотря на формальное избавление от писем и подарков, ей неожиданно овладело непреодолимое чувство не боли или унижения, а – одиночества. Она показалась себе восседающей над развалинами опустошённого мира. Этни поспешно встала из кресла. Взгляд её упал на футляр для скрипки, и она открыла его со вздохом облегчения. Некоторое время спустя до кое-кого из гостей, оставшихся отдыхать в доме и случайно проснувшихся, донеслись негромкие, плывущие по коридорам звуки скрипки, на которой играли с особой нежностью. Этни не осознавала, что держала в руках ту самую скрипку Гварнери, что прислал ей Дарренс. Она поняла лишь, что обрела спутницу, готовую разделить с ней одиночество.
6. План Гарри Фивершэма
Была ночь тридцатого августа. Прошёл месяц после бала в “Леннон Хаус”, но вся небогатая событиями донегальская округа всё ещё обсуждала животрепещущую тему – исчезновение Гарри Фивершэма. Простые горожане на крутых горках улиц, мелкие дворяне за обеденным столом сплетничали, умиротворяя собственные души. Утверждалось, что Гарри Фивершэма видели в то самое утро после бала, без пяти минут шесть, – хотя, согласно миссис Брайен О'Брайен, было десять минут седьмого, – по-прежнему в парадной одежде, с белым, самоубийственным лицом, спешащего по мощёной дорожке, что ведёт к мосту через Леннон. Предполагалось также, что единственным ключом к разгадке тайны стал бы невод. А мистер Деннис Рафферти, тот, что живёт у дороги в Ратмаллен, зашёл так далеко, что отказался от лосося, заявив, что он не людоед, и выражение сие сразу стало расхожим. Что касается догадок о причине исчезновения, то они были не ближе к истине. Ибо лишь двое знали обо всём наверняка, и эти двое как ни в чём не бывало продолжали вести привычный образ жизни, будто и не произошло с ними никакого несчастья. Разве что, пожалуй, свои гордые головы они стали держать несколько выше. Этни стала более кроткой, Дэрмод – более вспыльчивым, вот и всё. А пересуды в округе продолжались.
Но Гарри Фивершэм был в Лондоне, о чём узнал лейтенант Сатч в ночь на тридцатое. В тот день город был взбудоражен известиями о великой битве
