Ну и бесово же ты отродье, Мико! Теперь твоя мамка тебя насмерть забьет.
Мысль о матери отрезвила Мико.
«Понаделал делов…» – думал про себя дед.
– А ну, держись крепко, Мико, я тебя сейчас на лодку втащу.
Мико так вцепился ручонками в багор, что суставы побелели. Мокрые светлые кудряшки прилипли к голове, подчеркнув еще больше все безобразие родимого пятна, почти полностью закрывавшего одну сторону его лица. Ужасное это было пятно. Оно начиналось ото лба, задевало часть левого века, распространялось на всю половину лица и плоским темно-лиловым пальцем уходило за ворот фуфайки. При виде этого пятна деду всегда становилось грустно.
Перст Божий, так обычно говорили про пятно. Это в тех случаях, когда не говорили чего-нибудь похуже.
Он медленно подтащил его к круто вздымавшемуся борту черного баркаса, на котором свежий вар отсвечивал зеленым, отражая освещенную солнцем воду. Вода тихонько ударяла об лодку. Высокая мачта с просмоленными снастями покачнулась, когда он, нагнувшись, подхватил ребенка за подол юбки и достал из воды. Он держал его на вытянутых руках и смеялся, а с того ручьями лилась вода.
– Спусти меня, деда, спусти меня! – сказал Мико.
Дед втащил его в лодку и поставил рядом с собой, а с Мико так и бежала вода, прямо на гладкие плитки известняка, которыми было выложено для балласта дно баркаса.
– Ну, – сказал он, – скидывай-ка мокрую одежонку. – И ловким движением стащил с него фуфайку, а потом снял через голову юбку на белом холщовом лифчике, и Мико так и остался – крепкий, маленький человечек с еще не совсем разгладившимися младенческими складками над коленками и с уже начинающим выравниваться животом.
Ножонки у него загорели чуть повыше колен, а руки, шея и все остальное были белые, как внутренняя сторона яичной скорлупки.
– Попрыгай-ка тут, – сказал дед, – а я пока поищу, чем бы тебя вытереть.
Он вскарабкался на нос лодки, лег плашмя, заглянул в люк и достал оттуда какую-то тряпку.
– Не слишком-то чистая, – сказал дед, осматривая ее. – А что нам, верно, Мико? – И он подошел к мальчику, сел перед ним на корточки и начал растирать его. На тряпке было только несколько пятен дегтя, так что действительно это никому повредить не могло.
Мико прикрывал ручонками грудь.
– Не щекоти меня, – едва выговорил он сквозь смешок.
– Вот еще беда какая, – сказал старик. – А ну-ка, поворачивайся, подставляй спину. – И он повернул его и заработал тряпкой. – А теперь айда наверх, посушись на солнышке. Будь у нас здесь бельевая веревка, мы бы тебя живо развесили, как пару штанов. – Он поднял его на палубу, а потом собрал мокрое платье и сильными руками выжал досуха через борт.
– Деда, а ты когда-нибудь был маленьким? – спросил Мико.
– А как же? – возмутился дед.
– Совсем как я? – спросил Мико.
– Точь-в-точь
