подбегая к нему с расставленными руками, а Микиль Мор нагнулся и сгреб его, и прижал на минутку к груди, и вдруг подкинул его высоко в воздух, так что Мико завизжал от неожиданности, а потом, когда отец подхватил его, снова засмеялся, уткнувшись в грубую шерсть рукавов.
– Ну, молодец, рассказывай, что случилось, – сказал Микиль, осматривая голое тельце, барахтавшееся у него в руках. – Я как услышал, что ты утоп, так даже полпинты[6] портера бросил на прилавке, так и не пригубивши, а ты, оказывается, жив-живехонек.
– Я свалился, – сказал Мико, – а деда меня вытащил, а мамка ой как рассердилась, а Бидди Би говорит, она меня проклянет, потому что я ее гусака кружкой пришиб…
– О Господи, – сказал Микиль, сажая его к себе на плечо, и пошел навстречу деду. – Стоит тебя с глаз спустить, как ты сразу влезешь в какую-нибудь историю!
– Этот раз я не виноват, – сказал Мико. Он непрерывно вертелся, потому что грубая синяя шерсть отцовской куртки щекотала его. – Это все гусак. – И пухлой ручонкой он обнял отца за голову.
Голова была большая. Из-под козырька кепки выглядывало очень загорелое лицо, украшенное коротко подстриженными черными усами. На плече рядом с Мико мог бы свободно усесться и его брат, а на другом плече хватило бы места еще для двух мальчиков или для одного взрослого.
«А мой папка больше всех на свете», – всегда мог козырнуть Мико, когда ребятишки начинали хвастать друг перед другом.
– Что ж, в конце концов, случилось, отец? – спросил Микиль деда, подходя к нему.
Он всегда звал его «отец». Он был с дедом очень почтителен. Так уж его воспитали, в почитании родителей и прародителей. Таков уж был обычай в те времена, только среди взрослых он теперь быстро исчезал. В старину так всегда было, это всем известно, пока не начали писать разные там книжки да показывать фильмы, где всем напоказ осмеивается любовь к родителям, так что просто удивляться надо, что до сих пор еще не выискался кто-нибудь, кто бы начал кампанию за то, чтобы топить всех стариков, как только они достигнут пятидесятилетнего возраста.
Но Микиль очень любил своего отца. Бывали, конечно, случаи, когда он с ним не соглашался. Когда он женился, например, дед был недоволен. Или иногда на рыбную ловлю у них бывали разные взгляды. Но он никогда ему не возражал и ни в чем не перечил. Просто без лишнего шума поступал по-своему, вот и все.
– Ну, кажется, не зря Мико тонул, – сказал дед. – По крайней мере это известие помогло вытащить тебя из пивнушки, а то рыбачить бы нам сегодня при свечах. Чего ты так запропастился-то? Ты что, не видишь, что все лодки уже вот-вот отчалят, а мы до сих пор не ели, не пили, и ничего у нас не готово, когда надо бы нам уже парус поднимать да выходить в море?
– Да ну, – сказал Микиль, ткнув сына пальцем в бок, отчего тот совсем съежился и начал давиться смехом. – Да разве в такой отличной лодке, да мы, двое молодцов, не обставим кого угодно в Кладдахе, стоит нам только захотеть?
