детским софизмом, о котором дальнейшее обсуждение совершенно излишне. Когда всадник слезает с лошади, он перестает ехать и спокойно уходит, независимо от своего реального существования. Точно так же, думает человек, реальный мир, конечно, является моим объектом лишь постольку, поскольку я его представляю, и может быть объектом лишь до тех пор, пока он представлен каким-либо субъектом; но даже если бы всякий представляющий субъект был отменен, мир, перестав быть объектом, мог бы спокойно существовать, подобно тому как спаситель, слезая с лошади, перестав ехать, продолжает спокойно существовать. – Очень верное замечание! Но такие детские софизмы в нашем случае. Двойственность и неразрывность, соотнесенность и двойничество, резкое противопоставление и неразрывная связь субъекта и объекта. Отношения между распознающим и распознаваемым, «Я» и «не- Я». «Я» – это нечто гораздо более высокое, чем просто словесные отношения двух имен и обозначений, нечто, доходящее до самых глубоких корней всего бытия и реальности. В самом деле, представьте себе, что каждое воображающее, сознающее, познающее существо фактически аннигилировано, исчезло, упразднено, удалено из бытия и устранено из мира – что же тогда остается от всего мира, который просто дан и известен нам как содержание нашего сознания? Никто не знает, никто не может знать. Остается абсолютная тьма. Остается то же, что остается в непроглядной ночи от ярких красок солнечного дня – черное нечто или ничто, населенное мыслеобразами гипотезообразующего ума и порождениями поэтического воображения.24
Что касается своеобразной точки зрения Беркелеха, его уравнения «Esse = Percipi», его сенсуалистического и номиналистического идеализма или нематериализма, стремящегося свести телесный мир к закономерно упорядоченной, но бессодержательной галлюцинации, то это мировоззрение исчерпывающе рассмотрено в других работах и здесь повторяться не будет.25
Действительно, совершенно верно, что бытие цвета состоит в том, что его видят, бытие звука – в том, что его слышат, бытие вкуса – в том, что его пробуют, что невидимый цвет, неслышимый звук и т.д., неслышимое железо – это совершенно непостижимая концепция. Но тот, кто, подобно Беркли, признает других духов, другие души, другие чувствующие и мыслящие существа реальными вне и помимо своего индивидуального «я», хотя он не может ни воспринять их своими органами чувств, ни доказать их существование каким-либо образом, как он может признать реальность не-мысли, Как он может категорически отрицать реальность немыслящих, недуховных вещей вне своего «я», хотя, по общему признанию, он не имеет ни малейшего представления об их природе и не может знать об их существовании или несуществовании ничего определенного, так же как и о существовании или несуществовании других душ, кроме него самого? Более того, если Беркли предполагает всемогущего Бога-творца в качестве
Если человек теряет сознание или умирает в моем присутствии, то его индивидуальная, личностная картина мира исчезает одновременно с его сознанием, а его бессознательное или развоплощенное тело, вместе с остальным χοσμος αισθητος, продолжает существовать на моих глазах. Но именно это продолжение существования имеет в качестве неизбежной предпосылки мое сознание, а значит, и противопоставление субъекта и объекта. Если бы все сознание было уничтожено одним махом, то одновременно исчез бы и весь известный нам телесный мир; осталось бы только то, что совершенно неизвестно, что лежит вне сознания и вне непреодолимой связи субъекта и объекта.
«Анализ действительности», 2-е и последующие издания, с. 19—35.
