отказываясь от догматических претензий на непогрешимость, но оглядываясь на две тысячи лет философского развития, и начинаем дискуссию в пределах человеческого разума, в которой, однако, обнаружится различие большей и меньшей вероятности спорящих мнений, а некоторые доктрины окажутся и несостоятельными.
Вторая книга: Случайность, субстанция и причинность
VII.
Системы и теотрии – это возможности творчества, ценность и долговечность которых зависят не только и не столько от того, что факты действительности свободно вмещаются и добровольно подчиняются им. Конструируемые миры мыслей и представлений, даже если они полностью свободны от абсурда и прочно спаяны логической безупречностью, требуют эмпирического подтверждения, за исключением некоторых чисто бернунских наук, таких как чистая математика, и поэтому изначально имеют лишь гипотетическую ценность. Мы начинаем рассуждения второй книги с акта глубочайшей абстракции, условно отбрасываем понятийную систему современного естествознания, сложившуюся со времен Галилея, и возвращаемся к естественному пониманию человека, как он стоит в классической наготе перед лицом самой природы. Пока же мы полностью отказываемся от таких давно устоявшихся школьных понятий, как инерция, масса, сила, вещество, элемент, атом, энергия и т.д., оставляя за собой право вернуться к ним позже, и принимаем ту адамитскую точку зрения, которую Бэкон называл «intellectus abrasion».
Бэкон называл «intellectus abrasus». Когда абстрагирование заходит «так далеко», мы сталкиваемся в глубинах человеческого интеллекта с гораздо более оригинальными, поистине универсальными человеческими понятиями, без которых мышление не может обойтись и для которых в каждом культурном языке есть свои имена; это такие понятия, как вещь, бытие, событие, свойство, изменение, постоянство и чередование. Они являются элементами мышления, составляют основу, фундамент всей интеллектуальной деятельности и могут быть названы первичными мыслями человечества. Являются ли они, как утверждает догматический эмпиризм, продуктами опыта, или их следует рассматривать как декартовские или лейбницевские ideae innatas, или как аристотелевские или кантовские категории, или же, подобно логическим принципам противоречия и тождества, следует признать за ними априорную необходимость, – вопрос остается открытым. В любом случае наше мышление не может обойтись без них. Бытие приписывается вещи в той мере, в какой она имеет длительность во времени или сохраняет реальное тождество с собой. То, что не имеет длительности, непостоянно, появляется в один момент и исчезает в другой, не имеет бытия, а только происходит. Кроме того, каждая вещь обладает свойствами, поскольку для различных органов чувств, например, для органов зрения и осязания, она представляется не одинаковой, а различной; только нет ничего без свойств. Изменением или
