такой же мальчик, сын, которого он очень любит. И в подтверждение сказанному доставал из кармана и показывал свою семейную фотокарточку. Когда офицер возвращался со службы, Игорек весело прикладывал руку к голове, отдавая ему честь, как учил этот дядя, и произносил, не выговаривая "р":
– Все в полядке, гел-майол.
И тот дарил ему шоколадку, одобрительно похлопывая по плечу. Шоколадки, галеты и прочие вкусные угощения перепадали Игорьку и во время развлекательных шоу, нередко устраиваемых подвыпившими фрицами. Они собирали вокруг себя на улице ребятню и под свисты и улюлюканья бросали на землю, как собакам, свои подарки, с гомерическим хохотом наблюдая за противоборством, возней голодных детей. Случалось, разумеется, что после подобной потасовки Игорю не доставалось ничего, окромя шишек и синяков.
Происходили, конечно, на глазах у мальчика и зрелища куда посерьезней и пострашней. Рядом с их домом пролегала одна из центральных дорог, по которой однажды двигалась нескончаемая вереница удрученных, грустных людей. По краю от них шли с засученными по локоть рукавами автоматчики. Некоторые из них были с овчарками, свирепо лающими и настроенными отнюдь недружелюбно к конвоируемой колонне: собак едва удавалось сдерживать за поводки, чтобы они не набросились и не разорвали на части и без того запуганных евреев.
– Куда их ведут, мама? – спросил пятилетний Игорь, прячась за ее широкую юбку.
– Молчи, сынка, молчи, – мать крепко прижимала ребенка к себе, – тебе не надо этого знать.
Вдруг из колонны послышался пронзительный крик: у кого-то, видно, сдали нервы. Конвоиры спешились, выясняя причину возникшего шума, и в эту самую минуту, воспользовавшись замешательством, мальчик лет девяти-десяти оторвался от колонны и стрелой помчался в сторону протекающей поблизости реки. Но выпущенная вслед автоматная очередь подкосила его, и он рухнул навзничь. До реки оставалось несколько метров, и мальчик, все еще живой, стал ползти к спасительной влаге. Тогда в ход были пущены собаки, безжалостно довершившие приговор юному беглецу.
Час, а может, два длилось это печальное шествие смертников. А потом до слуха Игоря доносились глухие хлопки: где-то не так далеко шла методичная стрельба. Видя тревожное лицо мамы, он вновь поинтересовался:
– В кого стлеляют?
– Тебе не надо этого знать, – вновь с грустью в голосе повторила мать, – когда подрастешь, все сам поймешь.
Но детская любознательность брала свое, и на следующие сутки Игорек вместе с другими мальцами бегал посмотреть туда, где стреляли. И прибежав, запыхавшись, с широко раскрытыми, сохраняющими испуг глазенками рассказывал матушке:
– Там земля шевелится и говолит…
То раздавались душераздирающие стоны из уст недобитых раненых жертв, сброшенных в ров с многочисленными трупами и наспех присыпанных землей. По счастливой случайности некоторым удавалось
