прокомментировал Орландо. Попугай в ответ вздыбил хохолок и что-то буркнул. – Понял, понял, не дурак. Сей секунд, мон шер.
– Как же все это банально, – вздохнула старуха и придвинула к себе деревянную папиросницу. – Старая актриса, старый шут и старый попугай… Не надо было мне звонить Нике.
– Мадам, вы стали несносны, – проворчал карлик, – столько брюзжания я не слышал за всю свою жизнь.
– А, по-моему, мы стоим друг друга, – неожиданно развеселилась старуха. – Ты всю жизнь был педантом и занудой, борцом за порядок и чистоту. Что, согласись, обременительно для любой творческой натуры.
– Согласен, – поклонился Орландо. – И мы, несомненно, продолжим увлекательную беседу о моей несносности. Но только после того, как я налью сэру Родерику минеральной воды и вытру пепел, который вы опять насыпали мимо пепельницы.
– Ха! – вскричал какаду и тяжело взлетел на бюро, едва не сшибив стоящий там барометр. – Ха!
– Спасибо за моральную поддержку, друг мой, – вторично поклонился карлик, после чего независимой походкой удалился в сторону кухни.
Антония вновь закурила и, окутавшись клубами дыма, принялась размышлять. Страха перед смертью она давно не испытывала, в состоянии обреченности было нечто сладостное и томительное, сходное с угасанием дня за окном. Наверное, именно потому она и относилась к происходящему так философски-спокойно. Но вот Орландо было жалко. Да и сэр Родерик… Кому после её смерти будет нужен старый попугай, за всю жизнь выучившийся говорить единственное слово «ха»?
И это не говоря уж о том, что они не выполнили возложенную на них миссию, расслабились и забыли о бдительности. Что она скажет оставшимся членам ордена? И пусть от его могущества остались лишь воспоминания, утрата одной из главных реликвий может окончательно стереть его с лица земли. Да что там «может быть»… сотрет – и точка!
Старуха досадливо поморщилась. Правильно говорил Магистр – женский ум не создан для предвидения. Но и сам он хорош – до сих пор не подал о себе никаких вестей.
Придется ждать.
***
Ночь в поезде прошла беспокойно. Гулко храпела на нижней полке пожилая соседка по купе, благоухал перегаром упитанный юноша, который поначалу пытался заигрывать с Никой, а затем плюнул на это занятие и отправился в вагон ресторан – заливать, как он выразился «горящие трубы». Четвертая полка оставалась пустой и на неё норовила переселиться разухабистая молодка из сопредельного купе. К счастью, вторжение удалось пресечь, и это была большая победа, поскольку за молодкой немедленно потянулся бы хвост из пьянствующийх ухажеров. Вся компания большую часть ночи гудела за тонкой стенкой, гоготала, повизгивала и звенела стеклом.
Поэтому сон был не сном, а сплошной мукой, усугубляемый жестким матрасом и непонятно чем набитой подушкой.
Наконец поезд остановился около небольшого двухэтажного здания вокзала, на котором белели огромный буквы «Репьевск». Почему Антония выбрала этот тихий захолустный
