от удачной выходки помимо воли выливалась в ехидную улыбку.
– Ты убиться захотел?! – расходился пилот. – Ты че творишь-то?! А?! Урод!!! Еще и лыбится он! Ты где… Тебе кто… А ну – отдай управление!
– Виктор Иваныч, я… честно, я знал, как нужно!
– Хуюжно!! – взорвались наушники. – Самому жить надоело – и меня решил за собой утащить?!!
Пилот поднял очки и через зеркальце уставился на меня.
– А если б ты штопорнул?! Ты видел, какая у тебя высота?! Щас бы оба догорали у палатки!!
Нужно было спасать положение. Окончить этот день на такой ноте решительно не входило в мои планы. Я лихорадочно соображал, что бы такого сказать или сделать, чтобы пилот сменил гнев если не на милость, то хотя бы на меньший гнев.
– Но ведь хорошо получилось? – пролепетал я, так ничего и не придумав.
– Погоди. Вот сейчас приземлимся… я тебе покажу, как у тебя получилось! Я тебе так покажу, что…
– Виктор Иваныч, – упрашивал я. – Вы поймите, я не для того, чтобы, а… ну, я не знаю, я…
– Молчи! Чкалов недоделанный! – прикрикнул пилот.
Я замолчал.
Виктор Иванович взял курс к пустырю.
– Так, – сказал он строго. – Ты где летал раньше? Где обучался?
– Нигде… – пробормотал я. – Первый раз сегодня…
– Ты мне баки не заливай! – оборвал он. – Так перворазники не летают! Я-то уж знаю. Где летал, спрашиваю? У кого?
– Да нигде, Виктор Иваныч! Честное слово. Просто…
– Хуёсто! – отрезал пилот. И помолчав, добавил уже чуть менее сурово: «кого только не встретишь… самородок хренов…»
– Виктор Иванович! – выпалил я, шестым чувством уловив момент. – Если уж я и правда… «самородок», так дайте в последний раз за штурвал подержаться! Ну где вы еще такого встретите? Пропадет ведь талант… А? Ну Виктор Иваныч…
Пилот остолбенел от такой наглости. От открыл было рот, чтобы обрушить на меня поток отборной брани, но не обрушил, а лишь покачал головой: «Ну-у, ну-у… Баранки гну! Ёпта…».
И, помолчав, опустил на глаза очки: «Ладно, валяй. Только смотри у меня!»
Горизонт на западе пылал небесным огнем. Земля под нами растворялась в медно-оранжевой дымке. Самолет в моих руках взмывал и падал, вращался вправо и влево, сверкая крыльями в его последних лучах. Земля то неслась навстречу, кружась и сливаясь в полосы, то оставалась за спиной и густое, ванильное небо, в котором уже угадывалась грядущая ночь, плыло, приближаясь. Меня то вдавливало в кресло, наливая непомерной тяжестью, то я парил в невесомости, удерживаемый на месте лишь ремнями.
Я позабыл об аэроплане. Мне казалось, что это я сам, преодолев притяжение, парю над землей, всемогущий и свободный, чувствуя лишь восторг и упоение, лишь направленный на себя взгляд божественных, небесно-синих глаз.
***
У входа в палатку, рядом с уже знакомым мне ящиком для инструментов, стоял раскладной походный столик. На нем, среди луковой
