или унижать других. Его организм бывает физически злым. Но в том мире, за дверью нашей квартиры, социальное зло. Осознанное принижение друг друга, физическое издевательство над слабыми. Мой сын не сможет защитить себя от этого разумного зла. Я его щит. Удары слов за спиной бьют только по мне, а мой дорогой сынок пусть живет в своем маленьком мире. Мир, ничем не примечательный, – сыну много не надо, главнее его комфорт. Я сохраню душевное спокойствие, чего бы мне это ни стоило.
Я смогла. Двадцать лет держала оборону и выстояла. Теперь можно отдохнуть.
Жили на пособие по инвалидности и выплаты с биржи труда за патронаж больного члена семьи. Деньги, мягко говоря, невеликие. Но по крайней мере мы не голодаем. Есть же люди, которые живут хуже. Ведь есть?
Когда мы жили с мужем, у него было любимое одеяло. Ватное, тяжелое; ткань кое-где истончилась, и пришлось нашить заплатки. Это одеяло накрывало его в детстве. Поехал учиться – и взял его с собой, а когда переехали в нашу квартиру, оно перекочевало с нами. Подушки, матрасы не имели значения. В принципе, бывают и более странные привязанности. Но юмор заключается в том, что он слишком спешил от нас уйти. Так хотел убежать от ненавистной позорной семьи, что оставил его. Он и вещи-то не все забрал. Так невыносимо было спать в одной квартире с нами, что он просто позабыл об этой важной для него вещи. Потом, наверное, вспомнил в родительском доме, когда ложился спать. Но мысль о возвращении к нам даже на пару минут, чтобы забрать вещь, была невыносимой – он просто смирился с утратой. Трус. Так боялся взглянуть в лицо своей брошенной семье, что легче было позабыть о своей любимой вещи. Так оно и осталось. Спать под ним я не стала. Тяжелое, ощущение давления. Сейчас в магазинах можно купить одеяла и пледы с утяжелением: якобы тело помнит тесноту в утробе матери, и использование таких одеял позволяет легче засыпать и более крепко спать. Кто это только придумал? Я испытывала только дискомфорт.
Одеяло было благополучно убрано в шкаф под висящие кофты и сарафаны. Когда ребенок начал ползать и заставал шкаф открытым, то заваливался на одеяло половинкой своего тела, прижимал головку, а ручками перебирал подолы длинных летних сарафанов. Вообще ребенок он был очень беспокойный, любой раздражающий фактор выводил его из себя. Истерики длились часами. Я плакала от жалости к себе, но еще больше от жалости к нему. Неумение жить с эмоциями останется с ним на всю жизнь, я могла лишь пытаться сгладить как можно больше углов. Увы, как бы я ни старалась создать для него круглый, мягкий мир, всегда находился какой-то новый триггер, выводящий его из себя. Благо очень редко, спасибо моим стараниям, не зря же я тратила на это столько времени. Мой сынок состоит из различных особенностей, он не перерастет это, как другие дети. Проходят кризисы, ребенок успокаивается. Наш кризис длился двадцать лет и закончился только после смерти сына.
Конечно, я начала пользоваться этим странным успокаивающим эффектом старого одеяла.
