она знает, что для них, как и для нее, это утро будет последним. Но она все же не готова сдаться. Ногти сдираются о неровную поверхность льда, когда она в отчаянье царапает по ней. Умереть здесь, сейчас, вот так? Когда у них должна была быть еще целая долгая жизнь впереди… Легкие раздирает от боли. Так хочется вдохнуть, но если она сделает это, то это будет означать конец всему. В какой-то момент она оставляет свои жалкие попытки. Она не сможет выбраться. А они ей не помогут.
Последнее, что она чувствует – злость. На них. На всех. Она чувствует привкус горькой ненависти на языке и представляет себе, что он сделает с ними после ее смерти. Как он отомстит.
Последнее, о чем она думает, это имя. Она произносит его про себя снова и снова, пока злость не исчезает, сменившись покоем.
А потом она делает вдох, пропуская в горло холодную воду, и крепко сжимает серебряный браслет онемевшими пальцами.
За мгновенье до смерти она чувствует исходящее от вырезанных на нем букв тепло.
Часто хватая ртом воздух, Камилла вскакивает на ноги. Ее трясет, и она встает на колени, упираясь трясущимися руками о мерзлую землю. Ощущение заполняющихся воздухом легких – самое приятное из всех, что она когда-либо испытывала. Некоторое время требуется ей, чтобы вспомнить, где она и как и почему здесь оказалась.
Хэвен. Лекарство. Кувшинки.
Камилла делает все быстро и не думая, как в ускоренном сне: срывает несколько кувшинок, поднимается на ноги и делает несколько неуверенных шагов сначала в одну, а затем в другую сторону, не сразу вспомнив как сюда пришла. И только оказавшись в теплом салоне ауди, Камилла окончательно приходит в себя.
Она бросает сорванные кувшинки на заднее сиденье, делает пару глотков воды, пролив на себя треть бутылки, и все еще дрожащими пальцами набирает номер.
***
– Можно войти?
Хэвен отрывает взгляд от светящегося экрана и запихивает телефон под подушку. Тихий, почти извиняющийся тон мамы заставляют ее голос звучать нежно.
– Да, конечно, заходи.
Мама осторожно прикрывает за собой дверь и ставит на прикроватную тумбочку поднос с дымящейся чашкой чая и ее любимым имбирным печеньем.
– Как самочувствие?
– Получше, – Хэвен косится на спрятанный под подушкой телефон и искренне надеется, что Камилла нашла то, что нужно, и вскоре она действительно будет чувствовать себя получше. И хоть есть ей сейчас совершенно не хочется, она берет с подноса печенье.
– Милая, я хотела извиниться.
Хэвен застывает, не успев поднести печенье ко рту. Ну уж нет, так не пойдет. Это ей следует извиняться.
– Это ты меня прости, мам, – произносит она, убрав печенье обратно на поднос.
– Нет, подожди, не перебивай меня. Ты знаешь, как я волнуюсь за вас с Джеком. Когда вы болеете или… Или когда с вами случается что-то похуже…
