последнего вздоха, да разум мутил. И в нем, забытьи этом, слышащая переставала различать колера, что заполняли пространство. Тревога больше не жглась болотной зеленью, да и сам страх не казался оттенком охряного. Ярость не алела.
И Заринка вдруг четко осознала: она не видала раньше такого – чтоб чувства человека окрашивали, да чтоб понимать это она могла. А тепериче… Видно, права была старая знахарка Низкогорья о силах ее. Однако ж как использовать дар богов старых? Как управлять им? Заринка не разумела.
Только, стало быть, страх лишал девку того, что подарила Улада. А это дурно. Опасно. Потому как в такие минуты Зарина словно бы слепла. И только рядом с другом старым зрение вновь возвращалось к ней. Дарило покой и забвение, а еще – легкость, о которой она уж и забыла. Оттого-то и жалась шептуха плотнее к Святу, что все гладил ее по голове, успокаивая. Словно бы она была малечей. А ведь и самому ему тревожно.
Зара понимала это. Как и видела, что кругом него, такого любимого, разгорались колера дивные. Вот нынче, когда он тревожился за нее, свет вокруг него словно бы сиял ободом болотным, с седым окрасом. Переливался. И тотчас же гас, когда их взгляды встречались. Тогда друг улыбался, окрашивая пространство цветом спелой моркови, а потом – снова… Оттого Заринка разумела: Святославу дурно. Страшно даже, хоть он и храбрится перед нею. А сам того и гляди – обернется назад, да напряжется, когда почует не просто вой ветра – топот копыт.
И пока-то им встречалось всего несколько обозов – все купеческие, в земли Степи идущие. Да только как крупы лошадей сбивались в единую линию, сын старосты окрашивал свет кругом себя антрацитом.
И Зара темнела вместе с ним. Съеживалась, ожидая расправы. И считала удары сердца, пока очередной обоз не минует их на пустынной дороге.
Только расправа все не настигала беглецов, и оттого ожидание ее, такое тягостное, окрашивало пьяную свободу так же, как и Свята – страхом: липким, охряным, с помесью антрацита.
А версты терялись. Позади остался Камнеград и села, близ лежащие. Лесные Земли пропадали из виду, а охотник все не желал остановиться – ни на ночлег, ни на часовой отдых.
Обозы сменяли часто. В трактирах, на Пыльном Тракте оставленных, да в торговых домах, что у самих границ лесных. За алтыны, припасенные Святом, и за крупные перлы из украденных бус. Спали в них же, обозах этих, по очереди.
Им везло, когда нутро повозок оказывалось чистым да теплым, но большей частью то были открытые сани, в которых гуляла стужа. И тогда ни шкуры медведя, ни тепло тела друга не спасало Зарину.
Свят каждый раз просил прощения, когда в изнеможении закрывал глаза. Засыпал на пол оборота годины – большего себе позволить не мог. И просыпался еще более уставшим, чем прежде. А Зара все не унималась: за что? Это ведь по-за нее он нынче терпит лишения. Не спит и не ест нормально целую седмицу. А все одно чувствует себя виноватым. Стало быть, потому как мужик. Ведет ее за собою за руку, девку дурную, и тяготу чувствует. И, значит, Заринка была права, когда полюбила его. Пусть и вот так, безответно.
Зара крепко жалась к
