из Египта и Междуречья. Притом в Междуречье обнаружено несколько версий повествования о невинном страдальце. Древнейшие из них относятся к шумерским временам и условно называются в науке «Страдания невинного», или «Безвинный страдалец». Другие, более поздние, относятся уже к аккадской, вавилоно-ассирийской эпохе и в ряде современных изданий носят название «Вавилонская теодицея».
Слово «теодицея» означает «защита Бога» и применяется к произведениям, имеющим целью доказать, что Бог (речь может идти и о языческих богах) абсолютно справедлив и нелицеприятен, несмотря на то, что в мире мы встречаемся с несправедливостью и злом, которые провидение Божье допускает и проявлениям которых не препятствует. Как согласовать положение, согласно которому Бог безмерно любит человека, с тем, что Он, тем не менее, допускает в мире множество зла? Подобные вопросы уже в древние времена обсуждались в произведениях художественной литературы, философии и богословия, относящихся к жанру теодицеи.
Так, «Вавилонская теодицея» содержит некоторые темы и образы, встречающиеся также и в Книге Иова. Возникает вопрос: отразились ли в Книге Иова «вавилонские реминисценции» или же сама «Вавилонская теодицея» является местной версией того предания об Иове, которое в древности было известно многим народам? «Вавилонская теодицея» – это диалог между страдальцем, испытавшим страшные, непоправимые удары судьбы, и его другом, который, пытаясь его утешить, приводит разные аргументы – от житейских до философских и религиозных, подобно тому, как утешают Иова его трое друзей. Друзья Иова не столько утешают, сколько обличают его, обвиняя в грехах. Их неправоту осудил Всевышний, «берущий слово» в конце книги. И в «Вавилонской теодицее», где ни разу не раздается речь какого-либо божества и всё остается на уровне общения чисто человеческого (в этом основное различие между двумя произведениями), друг также обращается к страдальцу с упреками.
Вот что говорит вавилонский страдалец:
Где же советчик? хочу рассказать [свое] горе:
Конченый [я человек]; настигло [меня] страданье.
Младшим я был [в семье] – и судьбою отец похищен;
Мать, [что] меня родила, обратилась
к Стране без возврата —
Отец и родительница моя оставили меня без защиты.[2]
Подобного сюжета нет в Книге Иова. Он уже старец, насыщенный днями, родители его умерли давно, зато у него погибают все дети, что, конечно, не менее, а гораздо более трагично. Правда, в контексте традиционной вавилонской образности жалоба страдальца могла рассматриваться и как иносказание. Нередко в вавилонских, да и в иных текстах Древнего Междуречья человек, когда приходит беда, вспоминает, что он сирота, сравнивая свою защищенность в детстве с беззащитностью во взрослом состоянии.
Друг выступает и как утешитель, и как обличитель вавилонского страдальца. Вот слова друга:
Друг мой почтенный, что сказал ты – печально.
[Милый] мой, помыслы ты на зло направил,
Ум
Фрагменты «Вавилонской теодицеи» даны в переводе И. С. Клочкова и приводятся по изданию: Хрестоматия по истории Древнего Востока. – М.: Высшая школа, 1980. Ч. 1.
