разложили перед ним пришедшие свои бумаги. Стал глядеть Андрей Петрович на то, что в бумагах этих написано, и вновь в душе у него потеплело. Во всех бумагах говорилось о Правах Человека и о нарушении этих Прав! Пришедшие Люди требовали защитить Человека от самых разных напастей и несвобод. Не препятствовать Человеку в смысле географическом, не приковывать его к одному только месту под солнцем, а разрешить свободно перемещаться с места на место. Разрешить Человеку по его желанию пересекать Границу с иным лучшим Миром и даже удаляться туда на постоянное жительство, если того он желает. Чтоб не препятствовали Людям говорить чего хотят они и писать про чего пожелает их душа – такие были бумаги. Гуманистические, одним словом. Про угнетенные народы в Третьем мире и обиженные нации во Втором и Первом. Читает их наш чиновник и странное чувство испытывает, вроде его на один бок все время переворачивают… Однобокость какую-то во всех этих человеколюбивых документах ощущает. А в чем – никак ухватить не может. Не к чему придраться. “Что это они все время про одних обездоленных толкуют, – подумал он, – как будто среди процветающих нет людей, и прав им человеческих не надо… И нации все какие-то не те выделены,” – огорчился Андрей Петрович за нацию, которую своей считал, а ее как раз в предлагаемой защите человеческих прав и не подразумевалось…
Нахмурился он и стал тогда очень пристально и придирчиво рассматривать пришедших. Ну и, разумеется, высмотрел всякое. Несколько из них были в самом деле, как говорится, без сучка без задоринки: Люди. А в других разглядел Андрей Петрович, при более пристальном рассмотрении, какую-то неопределенность внутренней сути: как будто они составные были, из разных частей, – собранные Люди.
Наружность человеческая, а лица своего нет: то одно, то другое обличье выставится, двойственность какая-то и неопределенность. Андрей Петрович свой взор вонзил изо всей силы, и ничего не разглядел. Понял он тогда, что на всех этих фигурах надеты очень непростые маски, и зрения у него еще недостает, чтобы сквозь эти хитрые личины проникнуть.
– А почему спрашивается, – такой им задал вопрос Андрей Петрович, – только евреям можно свободно в Страну Обетованную въезжать? Как будто до других Людей вовсе нет дела. Странную вы обнаруживаете сущность, тем самым… – подвел он итог. А они ему в ответ:
– Потому что у евреев есть договор с Всевышним в отношении Страны Обетованной. Про других же нигде в святых книгах не упомянуто и никто за них не просит. Так что, если другие пожелают – пусть сами едут. У нас там, в бумагах и про татар, и про заботы немцев, и еще про разные нации написано… А вот ваш намек про нашу Сущность весьма оскорбительный: какое дело вам до нашей сущности, когда вы тут поставлены бумагами и законами заведовать, не взирая на лица и нации.
– Боже упаси! – непритворно испугался Андрей Петрович обиды правоборцев. – не до вашей сущности дела нет. Но если давать права – так всем. А то однобокость получается: у одних есть договор со Всевышним и сразу два места под солнцем, а другим и одного места, порой, не достается. Разве иные нации не мечтают о Стране Обетованной,
