и в них исчезает, пропадает в этом зеркале уродство.
Вот тут-то он и вспомнил, что у него дома зеркало старинной работы, жена по случаю купила, из совсем другой эпохи.
“Вот оно что!” – даже присвистнул мысленно Андрей Петрович, вмиг сообразив все обстоятельства. – Значит, иной бы себя и увидел, как следует, а не в чем отразиться. В зеркальце Эпохи своего уродства не видно! А кто со стороны заметит и скажет – не поверит, по злобе обложили, подумает… Как же тебе повезло, что ты в иной Эпохе Зерцале себя узрел! Почему тогда жена себя не видит в истинном свете? – спросил он себя и тут же сообразил, что прежде надо, наверно, собою стать: она, может, и видит, да самой себе не признается…
“Погоди, Андрей Петрович, – сказал он, во все это время как прикованный к Зеркалу. – Так, может, и ты вовсе не себя увидел, Настоящего, а всего лишь собственное уродство от Эпохи!? Из других времен Зерцало, оно верней и отразило, а в этом – опять стали правильными черты. Это современное зерцало и в нем мы все приятно выглядим. Значит, даже и уродство это не мое, а каким меня наше время сделало… – такие мысли, одна за другой, стремительно взлетали над поверхностью души, как взлетает над водной гладью утопающий, чтобы тут же, похватавшись за пустоту руками, вновь погрузиться в пучину…
Меж тем, по мере того как осознавал все это Андрей Петрович, образ его в стекле таял, пока вместо целого отражения осталась какая-то скверная тень, подобие одно, да и то, чуть погодя, стерлось, не оставив следа в чистом, сухом незамутненном более его волнением стекле.
– Вот оно что… – только и смог произнесть Андрей Петрович, не в силах оторвать глаза от зеркала, а ноги от пола и отойти. – Если миновать эту эпоху, отвлечься, то меня вообще не существует!
– Ты чего уставился и любуешься собой? – пристал к нему Сослуживец-Упырь. – Все перемены в себе отыскиваешь? – и захохотал, дыша на Андрея Петровича сытостью и доброжелательством. Андрей Петрович отметил, что в Стекле ничего от упыря в его сослуживце не было: выглядел очень даже благопристойно.
– Да вот любуюсь, как мы выглядим в Зерцале Эпохи, – пошутил в ответ Андрей Петрович.
– Всяк по-своему смотрится, а только я тебе скажу, – понизил голос Сослуживец, будто догадался о тайных мыслях Андрея Петровича. – Никто не хочет по-дурацки выглядеть. Вот и стараются соответствовать. Уродуем, брат, часто себя, еще как подчас уродуем, чтобы только в этих кривых зеркалах человеком смотреться. То-то, дорогой Андрей Петрович, кто понимает, конечно… – и отошел он от него, усмехаясь.
“Дураков на свете немного, – подумал Андрей Петрович. – Так что со зрением твоим новым надо осторожность проявлять…” – и тоже отправился на Служебное Место.
Загробный магистрат
Еще заступить не успел, как появился очередной Проситель. Пришел он откуда-то совсем сбоку, по совсем нехоженой тропке: даже удивился Андрей Петрович. Ну а как глянул на Просителя – диву дался: перед ним стоял живой Цезарь! В иные времена и внимания не
