Петровичу стеречься от захватчиков.
– Кому я нужен!? – горько сказал в ответ Андрей Петрович, и тут, как обнаружилось вскоре, он был не прав.
Последнее, что запомнил Андрей Петрович, это то, как они пили за здоровье Цезаря и за Рим. При этом кричали, что Москва – это третий Рим, а четвертому не быти! В этом к ним присоединился хозяин кооператива и еще какие-то люди.
Славное вышло застолье, хотя и оскорбительным казалось Андрею Петровичу недоверие собутыльников в отношении Цезаря и его, Андрея Петровича, возможностей.
– Тут все дело в нашем взгляде на себя и других! – кричал он возбужденно. – Как вы понять того не можете?!
Тут ему предложили испытание, скажем, обратить свой взгляд на хозяина. Андрей Петрович посмотрел и хоть пьяный был, а поостерегся. И под всеобщий хохот заявил, что не видит он ничего особенного. “Ничего особенного не видит! Да он – чудовище!” – закричали все вокруг и подняли Андрея Петровича на смех. Ну а после ему всякое зрение совсем отказало, хотя и временно, разумеется, как все в этой жизни. Когда же вернулось к нему зрение на миг, то увидел он картину странную. Будто Сам он располагался на высоте фонаря уличного, а под ним, на голом и жестком асфальте лежало тело, которое, это Андрей Петрович сразу почувствовал, принадлежало ему. Его это было тело. Однако по поводу этому он, в том виде, в каком он был вывешен над улицей, никакого беспокойства или еще какого неприятного чувства не испытывал. Смотрел он просто на распростертую под ним фигуру в пятне фонарного света и ни о чем в особенности не думал. Знал только, что пока вот так он смотрит, вывесившись над собой, никто, ни одна живая душа, к нему, к евойному телу не подойдет. Знание это было хотя и новое – очень точное. “Лежал, окутан мглой!” – такая вертелась в нем фраза, и он понимал, что это относится к теперешнему положению. Что пока он вот так на себя распростертого глядит – никто его не видит. Знал он и другое, что стоит ему соединиться опять с этим телом своим, как тут же его заметят и подойдут, другие люди, которых он тоже не видел сейчас. Впрочем, совсем ему возвращаться и не хотелось. Так чудно было здесь, хотя и на небольшой высоте, пропускать сквозь себя жизнь, не задерживая ничего. В это самое мгновение он и увидел ее, Богиню. Легко так, едва ступая, она приближалась к распростертой фигуре на асфальте, и он понял, что она его Увидела. Так он весь и потянулся к ней и в тот же миг очнулся. Поднял с трудом голову. Молодая проститутка, скверно накрашенная и пьяная, поднимала его за голову и бормотала: “Ну, пошли! Вставай, дурак! Сейчас милиция приедет…” Тут Андрей Петрович снова свой взгляд на окружающий мир утратил, и теперь уже надолго, до утра, хотя тело его послушно двигалось и последовало туда, куда направляли его нежные женские руки.
Глава II. Речка Рубикон
То, что совершается без участия, – это от неба!
То, что не вызвано самим человеком и все же
совершается, – это от судьбы!
(МЭН-ЦЗЫ, четвертый век до Р. Х.)
Смутные времена настали в Риме. Забыли граждане
