приглашать.
– Ну что ты! С какой стати… – стал отнекиваться Андрей Петрович.
– Нет, брат, ты меня просветил, я и ставлю! – мужичок был тверд.
– Да мы и не найдем нигде в это время, два часа отстоишь за бутылкой.
– Зачем бутылкой, посидим как положено.
– Посидишь, когда все забито…
– А у меня свояк кооперативный кабак открыл! – объявил изобретатель. – Нам толкаться не к лицу.
И Андрей Петрович сдался.
Богиня на асфальте
В уюте кооперативного кабачка, после расслабляющего действия пшеничной и нежной закуски, которая состояла из языка, домашнего приготовления, селедочки с отварным горячим картофелем и отварной осетринки с хреном (тут же и капуста собственного засола белела свежее снега и хрустела сочностью немыслимой и недостижимой для общественного производства) Андрей Петрович вдруг расцвел душой и по-детски расхвастался перед изобретателем.
– Ты знаешь, какие люди мимо меня проходят, и какими мне приходится, порой, вершить судьбами? – стал объяснять он почтительно слушавшему его мужичку. – Вот как думаешь, кто у меня сегодня перед тобой был? И выдержав молчание: Сам Кай Юлий Цезарь!
– Нуу! это ты малость перегнул! – не поверил изобретатель. – Чего ему тут в нашей жизни делать?
– Вот в том все и дело! Ты сообразительный! – похвалил Андрей Петрович собеседника. – Нечего. Нечего ему тут делать! – крикнул Андрей Петрович. – Он и просил меня, отпусти, мол, меня, Страж, отсюда к иной жизни! А как я его могу отпустить, если у нас у всех заключение пожизненное?!
– Это верно! – согласился изобретатель. – Посожены крепко, на всю катушку мотаем срок.
– Я ему и объясняю, а он говорит, ты, мол, своих возможностей не ведаешь! Это я своих возможностей не знаю, так надо понимать… Ты, говорит, только захоти и пожелай – все исполнится…
– Ох и заливаешь ты, Чиновник! – искренне восхитился мужичок, на что Андрей Петрович так же искренне обиделся:
– Дубина стоеросовая, – сказал он сердито. – Настоящий Цезарь был. У меня ведь, – тут он наклонился к мужичку и шепнул, – зрение, Зрение! особое на такие дела! Другое дело, что со стороны иному, да и вообще мало кому видно, что он – Цезарь! И объявить нельзя – вот в чем беда! Попробуй ты, объяви себя Кулибиным или Пржевальским – в дурдом повяжут!
– Это верно, я много натерпелся пока даже за свой двигатель стоял и боролся! А тут все равно что царем обзовешь себя – не любят люди возвышения.
– В этом все дело! Никакого возвышения не любят, а если оно настоящее – конец! Все как один уничтожать станут! Мол, чем ты лучше меня и по какому праву ты – Цезарь, а я – гов-о?
– Ну и что ты с ним сделал, с Цезарем-то? – вернул мужичок разговор в нужное место.
– Я его в древнюю евойную эпоху отправил, где он не как в нашей жизни – фиалкой в проруби болтается, а всамделишный Цезарь и есть!
– От даешь! – так и зашелся от восторга
