под кроватью, – приказывает он, потянув меня за руку. – Давай же.
У меня засосало под ложечкой. На глаза наворачиваются слезы.
– Мне страшно.
– Пожалуйста, будь хорошим мальчиком.
Я хочу быть хорошим послушным мальчиком, поэтому делаю, как он велит. Крепко сжимая Бабблза, я соскальзываю на пол. Папа хватает меня за оба плеча и сильно встряхивает. Глаза уже привыкли к темноте, и я замечаю у него на щеках несколько царапин – глубоких и красных.
– Где мама?
На его лице появляется странное выражение, он хмурится. Его начинает бить дрожь, когда он прикасается ко мне. Отец опускается на оба колена так, что мы оказываемся лицом к лицу. Он судорожно сглатывает и ногтями впивается мне в кожу, отчего становится больно, но страх перекрывает все остальные чувства.
– Слушай меня внимательно, сынок, – говорит он словно чужим голосом, низким и хрипловатым. Грустным. – Я хочу, чтобы ты заполз под кровать и оставался там, пока не взойдет солнце, ты меня понял? – Отец кладет свой темно-синий кнопочный телефон мне в руку, сжимая мои пальцы вокруг него. – Когда солнце взойдет, набери 9-1-1. Это очень важно… пообещай мне, что сделаешь.
По моим щекам текут слезы. Я киваю. Я не знаю, что мне делать.
– Не спускайся вниз.
Не спускайся вниз. Не спускайся вниз. Не спускайся вниз.
Эти слова эхом отдаются внутри меня, снова и снова. Я должен слушаться. Я должен пообещать.
– Хорошо, папа.
Он немного расслабляется:
– Я люблю тебя. Мы оба тебя любим. Ты же это знаешь, правда?
– Да, я знаю, – отвечаю я ему сквозь слезы. Я даже не знаю, почему я плачу, но соленые капли текут сами собой.
Коротко кивнув, он тянет меня под кровать. Я опускаюсь и, прижавшись животом к полу, заползаю под свое спальное место. Там очень темно, валяются потерянные игрушки и игральные карты. От пыли начинает чесаться в носу. Свернувшись калачиком, я притягиваю Бабблза к мокрой от слез щеке, а в другой руке сжимаю телефон. Папа опускается на пол, открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но у него лишь дрожат губы, а слова так и остаются несказанными. Он проводит огромной ладонью по лицу и ерошит волосы.
Я понимаю, что он собирается оставить меня здесь, поэтому выпаливаю:
– Мама сказала, что всегда будет меня оберегать.
Всеми фибрами души я чувствую опасность.
И мамы здесь нет.
На лице отца проступает еще большая печаль, но он молчит. Он не утешает меня, как это сделала бы мама.
Перед тем как подняться, он тянет ко мне руку.
– Еще кое-что, Брант, – произносит отец, глядя на меня своими дикими, полными слез глазами. Он словно задыхается и издает звук, который я, наверное, никогда уже не забуду. Он отдает всеми кошмарами, которые мне когда-либо снились. Сжимая мою руку в последний раз, отец снова издает этот жуткий звук, что-то похожее на кашель, на плач или на ужасное прощание. Он отползает назад и шепчет сквозь непроглядную тьму:
– Закрой уши.
Он
