Не подробности, нет. Только сам факт насильственной смерти. Знали об этом не только при русском дворе и всех царствующих дворах Европы. Знали многие, слишком многие. Достаточно вспомнить историю, случившуюся в Вене. Дело было так: путешествуя по Европе со своей второй женой, которую тоже нашла ему матушка и за которую он в течение нескольких лет был государыне искренне благодарен, великий князь был приглашен в императорский театр. Должны были давать «Гамлета», но актер Брокман отказался выйти на сцену, опасаясь, как бы высокий гость не усмотрел в пьесе намека на свои отношения с матерью, «безнаказанной подстрекательницей убийства его отца». Так что кое-кто в Европе ему сочувствовал. Более того, им восхищались: «В Версале он производил впечатление знатока французского двора, изучившего его так же хорошо, как и свой. В мастерских наших художников (с наибольшим интересом он виделся главным образом с мсье Грезом и мсье Гудоном) он выказал такие познания в искусстве, которые делали для них его одобрения более ценными (как не вспомнить добрым словом учителей, приставленных к великому князю ненавистной матушкой. – И. С.). В наших лицеях и академиях своими похвалами и вопросами он доказал, что он давно знает тех людей, просвещенность и добродетели которых сделали честь их веку и их стране». Между прочим, написал это не кто-нибудь, а Мельхиор Гримм, доверенное лицо Екатерины Великой, прекрасно знавший все нюансы ее отношений с сыном.
Но было немало весьма достойных людей, на которых русский великий князь произвел совсем другое впечатление. В те же дни, когда Гримм писал свое послание Екатерине, государственный министр Франции Эдельшейм заметил: «Цесаревич вобрал в себя все безумство, высокомерие, слабость и эгоизм». А австрийский фельдмаршал принц Шарль Жозеф Де Линь, известный весьма проницательными суждениями о своих современниках, писал: «Ум его был обманчивым, сердце прямолинейным, мнение – чистой случайностью. Он был подозрительным, обидчивым… Строящий из себя фрондера, разыгрывающий из себя преследуемого… Горе его друзьям, врагам, союзникам и подданным! Он ненавидит свой народ и говорил мне о нем когда-то в Гатчине такое, что я не могу повторить.»
Коли уж принц Де Линь упомянул Гатчину, остановимся на этой любимой резиденции Павла Петровича чуть подробнее. В 1783 году, по поводу рождения у великокняжеской четы дочери Александры, Екатерина дарит сыну огромный дворец и поместье, выкупленные ею у наследников недавно скончавшегося Григория Орлова. К слову сказать, это вряд ли порадовало бы отставного фаворита: Павла он терпеть не мог, относился к тому с некоторой даже брезгливостью.
О многочисленных радостях и проблемах гатчинской жизни рассказывать не буду, скажу только о главном. Наконец-то здесь, в принадлежащем только ему изолированном от Петербурга и страны удельном княжестве, великий князь смог провести некую репетицию будущего управления всей великой державой. Гатчину он воспринимал как страну в миниатюре. Он получил возможность хотя бы в своем уделе противостоять нововведениям
