такое, что он изобретает средства, чтобы заставить ненавидеть себя. Он вбил себе в голову, что его презирают и стараются ему это показать, из-за этого он цепляется ко всему и наказывает без разбора… Малейшее опоздание, малейшее противоречие выводит его из себя, и он как с цепи срывается. Странным в его поведении было и то, что он никогда не исправлял свои ошибки… В Гатчине поговаривали о ежедневной жестокости и мелочных придирках». Это слова Федора Ростопчина, а уж его-то, при всем желании, никак нельзя заподозрить в неприязни к великому князю.
Михайловский замок.
Пока во власти Павла Петровича только Гатчина. Скоро окажется вся Россия…
Нельзя умолчать и о том, что Павел – выдающийся мистификатор. Ввести людей в заблуждение, заставить, чтобы поверили придуманным им небылицам, – одно из любимых развлечений будущего императора. Допускаю, что он с удовольствием морочил головы окружающим рассказами и о ночной прогулке по набережной Невы с призраком Петра Великого (через века c абсолютной верой в их подлинность передаются слова призрака: «Бедный, бедный Павел! Бедный князь!»); и о явлении архангела Михаила, повелевшего построить Михайловский замок; и о вещем сне, который одновременно приснился ему и его супруге, возвестив, что долгожданная власть скоро будет в их руках. Правда, в последнем случае нужно было соучастие Марии Федоровны, но на нее он вполне мог положиться, ведь этот розыгрыш был и в ее инте ресах.
Они оба были последовательными мифотворцами. Павел творил миф о себе – избраннике таинственных сил, наделенном сверхчеловеческим даром предвидения. Этот миф просто необходимо было поддерживать время от времени рассказами об очередном озарении. Впрочем, вполне допускаю, что я не права, что пророческие видения действительно имели место. А может быть, все дело в явной психической нестабильности сына Екатерины Великой; той самой нестабильности, которую замечали в нем с раннего детства, но не пытались преодолеть, а (пусть и невольно) только усугубляли неумелым воспитанием?
С годами, снедаемый жаждой власти, Павел все более уверялся (или его уверяли), что приказ убить его отца отдала матушка – она сделала его несчастным, одиноким сиротой. Эта уверенность постоянно подогревала ненависть к Екатерине.
Но вот Федор Ростопчин (один из немногих, кого с определенной мерой условности можно назвать другом Павла Петровича), найдя в бумагах умирающей государыни записку Алексея Орлова, сначала ее скопировал (эта-то копия и дошла до наших дней, подлинник Павел бросил в огонь, как и предполагаемое завещание матери, которым она лишала его престола и объявляла своим наследником внука, Александра Павловича), а потом передал великому князю. Павел читал, не скрывая волнения: «Матушка, милосердная государыня. Как мне изъяснить, описать, что случилось, не поверишь верному своему рабу. Но, как перед Богом, скажу истину. Матушка! Готов на смерть идти, сам не знаю, как беда случилась.
