Вы просто устали. Вы бы отдохнули в повозке немного, а я бы сам до следующей стоянки довёл. Она ведь у самого подножья гор, верно? – старик угрюмо молчал. – Ну, или пусть вас Госпожа Шрам не на долго заменит…
Он продолжал молчать и я начал опасаться, что как-то его обидел. Впрочем вскоре его черты смягчились и он произнёс:
– Зайти внутрь – значит смириться со своим угасанием. Этот ветер даст мне достаточно сил. А вот ты ступай. Ну!
Я без особой охоты повиновался, мысленно возмущаясь такому легкомыслию. Не успел я зайти в повозку, как со всех сторон меня оглушали вопросом «что случилось?». Я же угрюмо молчал, громко захлопывая дверь, после чего взвизнгнули вожжи и мы вновь тронулись. Щёлкнув засовом я всё-ещё не говоря ни слово пошёл к колыбельке Антареса и, взяв на руки, начал шептать всякую бессмысленную белиберду, чтобы он смеялся. Больше Хизро не забывался и до самого подножья гор мы добрались быстро и благополучно.
После ужина я подошёл к ним вплотную и даже немного взобрался, придирчиво изучая здешнюю почву и камни. И только теперь я понял, в чём их странность – камни здесь были конусообразными и будто бы закрученные по спирали. Я с любопытством взял в руки один такой достаточно увесистый тёмно-бордовый булыжник, повертел, понюхал(лизать не стал). С собой я его брать не захотел – что-то подсказывало мне, что горцы достаточно щепетильны и вдруг настолько, что важен им каждый камешек от их родного дома, поэтому сей причудливый предмет вернулся, примерно, на прежнее место. Я пошёл к стоянке, где Мернкула и Ника уже собирали меня в путь. Эрно всем своим весом налетел на меня со спины:
– Ну где тя носит, Шур, пойдём, покажу твою будущую лошадь. Хизро объяснит, как тебе усадить туда Антареса.
Во всей этой суматохе я и думать забыл о тех камнях и, так ничего ни у кого о них не узнав, рухнул спать.
На утро мы дособрали вещи и, усадив Антареса в креслице-колыбельку, приделанное к передней луке моего седла, и оснащённое широкими ремешками из мягкой кожи, чтобы он не выпал, я сам вскочил в седло, обернувшись к цыганам, некогда меня приютившим. И лишь сейчас я понял, что не подготовил никакой прощальной речи, а простые слова, как «прощайте» или «ещё свидимся» казались, элементарно, неуважительными. Госпожа Шрам, видя моё замешательство, вышла из общей массы, чтобы быть между мной и табором, обращаясь тем временем ко мне.
– Цыган не чтут в мире, обычно, впрочем, нас и не за что особо чтить, нам этого попросту и не надо, но всё-таки приятно осознавать, что все мы для мира сделали хоть что-то хорошее. Может, по многим из нас это не осбо видно, но все мы неизменно верим в тебя, Шура, и мы навеки твои союзники, ибо у нас, как и у большей части других людей, общий враг!
Развернув к ней коня, я, всё ещё робея и глупо улыбаясь, произнёс:
– М-мне трудно выразить словами, как я вам всем благодарен. Я… не хотел бы показаться вам пустословом и обещать недосягаемое, но, клянусь, я сделаю всё, что в моих силах и не покинет моя душа Юпитера, пока враг не
