в рулончике, пахнувший свежескошенной травой, плотно закрыл разрезы, и боль вскоре утихла. Я встал и для пробы наступил на ногу.
– Все в порядке, – удивленно сообщил я. – Только чешется жутко.
– И выглядишь ты жутко, – ответила она так жизнерадостно, что это никак не вязалось с телами трех оборотней, раскиданных по газону вокруг. – Пора в дом. Хвала Нерушимому, на шум никто не прибежал.
Дорожка, выложенная из мелкой серой речной гальки, вела к ступенькам кирпичного дома. На крыльце, выкрашенном в цвет крем-брюле, стояла кадка с кипарисом, а в клетке, тесной и загаженной, печально подвывала молодая немецкая овчарка.
– Вряд ли в доме сейчас есть кто-то, кроме отца и его новой пассии, – отозвался я. – Окна не горят – скорее всего, она спит, а отец в своем кабинете.
– Новая женщина твоего отца умнее предыдущих и не торопится переезжать сюда жить.
Полуночница поднялась ко входной двери с латунным молоточком и вгляделась в нее.
– Все чисто. Я никого не вижу ни на первом, ни на втором этаже, но меня очень интересует, почему за дверью на чердак я не могу ничего разглядеть.
Единственным источником света в прихожей был ночник на маленьком столике для писем, газет и ключей. В вазочке стояли свежесрезанные белые розы, но запаха я не чувствовал. Через приоткрытую входную дверь в помещение задул ветер, и хрусталики на огромной люстре закачались, издавая перезвон. Рыжая шевельнула пальцами, и звук прекратился.
На второй этаж вела широкая лестница с витыми перилами, а бархатный ковер на ее ступенях давал нам возможность идти совсем бесшумно. Я бросил взгляд направо, в гостиную, и с долей облегчения заметил, что массивного дубового стола и стульев с длинными спинками вокруг него там больше нет.
– Вкус у твоего отца оставляет желать лучшего, – заметила Полуночница, разглядывая картины в тяжеленных позолоченных рамах, которые «украшали» стены второго этажа.
– Ему следовало родиться лет эдак на двести раньше, – пожал плечами я. – У него феодальные замашки. Утверждает, что это портреты предков, но я почему-то думаю, что он их заказал из Интернета.
– Я бы не хотела унаследовать такие губы, – заметила рыжая и указала пальцем на один из портретов. С него на нас надменно взирала девочка лет десяти, одетая в пышное платье поросячьего оттенка. Губы у нее образовывали букву «о» и больше всего напоминали куриную задницу.
– Вот, лестница на чердак начинается за этой дверью, – я демонстративно подергал ручку, чтобы показать, что она закрыта. – Насколько я знаю, от этой двери есть только один ключ, и отец всегда носит его с собой.
– Если здесь обычный ключ, то для меня это не проблема, – отозвалась Полуночница. Ее тонкие узловатые пальцы пробежались по двери, словно по клавишам невидимого фортепиано, и раздался едва уловимый щелчок. – Прошу.
В свете фонариков коридор выглядел особенно жутко, и я запоздало сообразил, что это больше похоже на другое
