на мемориал мертвой девушки, наводила на меня жуть, и мне хотелось убраться оттуда побыстрей. Но сначала следовало все проверить.
– Постой, – предостерегающе сказала Полуночница, но я уже заглянул внутрь.
Рыжая участливо гладила меня по спине, пока меня тошнило в одну из Ликиных кепок.
В первое мгновение мне показалось, что по каким-то причинам здесь хранят часть продуктов – замороженную вырезку, сало. Дошло до меня, когда я увидел две стеклянных прозрачных банки: в одной неспешно плавало два потухших голубых глаза, а в другой – кусочки того, что, скорее всего, было человеческим сердцем.
– Их всех хоронили в закрытом гробу, – просипел я, утирая рот. – Тел внутри, похоже, не было. Неужели мой отец такой ублюдок?
– Судя по первой двери, это уже довольно давно не твой отец, – мрачно сказала Полуночница. – А оборотень, занявший его место. Понятия не имею, как он мог поддерживать чужой облик на протяжении стольких лет, но меня больше интересует, как скоро мы сможем найти его и обезвредить.
Остаток коридора мы проделали, стараясь не смотреть на таблички с именами. Вид раскрытого холодильника с телом внутри, которое оборотень разделал с воистину хирургической точностью, до последней детали отпечатался перед моим внутренним взором. До этой комнаты я думал, что делаю все это ради себя из мести к человеку, укравшему мою жизнь. Теперь же я сжимал рукоятку ножа, беззвучно шепча имена с табличек: «Всеволод, Мария».
Агата. Он точно убил Агату.
По лицу Полуночницы, как я уже понял, нереально было прочитать даже часть ее мыслей, оно оставалось сосредоточенным и безэмоциональным. Но я чувствовал, как у нее внутри собирается и клокочет буря, которую сдерживали немало времени.
Кабинет находился за последней дверью, и из тонкой щели под дверью сочился яркий свет. Я отключил фонарик и вернул Полуночнице.
Мужчина, которого мой язык больше не поворачивался звать отцом, стоял к нам спиной и непринужденно говорил о чем-то по телефону на непонятном мне языке. Дверь удалось открыть без скрипа, но он обернулся почти сразу же.
Ноутбук смотрелся достаточно нелепо на фоне старинных стеллажей с книгами в кожаных переплетах, тяжелого дубового стола, кресла и старинной лампы в сетчатом абажуре. Оборотень же был одет так, будто сошел с одного из обожаемых им старинных портретов: алый шелковый халат, белые штаны, белый платок на шее и сафьяновые тапочки. Тапочки были зеленого цвета, который я возненавидел раз и навсегда.
Он положил телефон на стол и непринужденно пригладил светлые волосы:
– Уже за полночь, боюсь, я не ожидал гостей.
Я заметил, что Полуночница все время держит правую руку за спиной.
– Костя, сынок, ты разве не должен спать сейчас в своей палате? – елейно спросил мужчина.
– Ты можешь больше не делать вид, что ты мой отец, медведь или кто ты там, – сказал я. – Бер Керемет, правильно?
