баталии происходили у режиссёра с директором, когда та влезала в репетиции с указаниями: «Что за облезлость! Сиротский приют. Все позолотить!», – это у Чехова-то, в погибающей усадьбе! Забраковала костюмы. Выписала самолично художника из столицы. И главреж, как ни восставал, ничего доказать не смог. На стороне директора весь цвет городской администрации да и видные представители деловых кругов. Они ничего против позолоты не имеют. Эта идиллия, этот созвучный подход к процессу функционирования искусства, вознесли директрису на недосягаемую ни для одного другого руководителя высоту. Она могла всё и за любые средства. Другим не давали, ей – давали. Впрочем, она любила повторять, что умеет зарабатывать денежки сама, то бишь, её театр.
Светлана, впрочем, поясняла, что, если честно, не так театр, как детско-юношеская хореографическая студия при нём. Да, есть такая студия, многие знали – из газет или теленовостей. Знали про её успехи где-нибудь за пределами города, а чаще страны – кажется, в Таиланде или в Турции. На родной город, видно, не хватало времени.
Судя по одёжке – гастроли действительно проходили успешно. Своим довольно претенциозным гардеробом, которому позавидует любой директор вещевого рынка, главный администратор была обязана родной дочке. Если бы не Аня, Надежда и не знала бы, какая у их начальницы необыкновенная дочь – и красивая, и талантливая. Лет в тринадцать стала солисткой молодёжного танцевального ансамбля, того самого, при театре – местная звезда.
Один раз Наде даже посчастливилось узреть эту звезду «чисто случайно»: занося в кабинет администратора проштампованные билеты, застала в начальничьем кресле такой же ухоженный, как мать, экземпляр, только моложе раза в два. Сама мать, правда, явно была не в себе, и что самое невероятное – не в голосе даже. Не она, а с ней разговаривали покровительственным тоном. А она лишь робко-влюблённо смотрела на тонкую стильную девушку, сидящую подле её стола, без малейшего нажима подавая реплики, начинающиеся со слов «Ирочка, ласточка!»
В ней и правда, было что-то от ласточки: тёмная головка с гладко зачёсанными волосами, тонкие длинные руки, талия… Тонкие нервные пальцы вертели что-то блестящее – большущий степлер. Вдруг после очередной неразборчивой реплики, «ласточка» взвилась в воздух, отшвырнув тяжелую железяку так, что та, проехав по гладкому столу, угодила в дверцу шкафа, чудом не разбив её. «С тобой вообще бес-по-лез-но… Всё! Больше сюда ни ногой!», — выпалив это, дочка, обставила Надежду на линии отхода и успела выскочить из кабинета первой.
«При посторонних. Не взирая…»
…Как на войне, сказала Мартышка, где ни дня, ни ночи, точнее, они сливаются в одно, в такое, что не даёт думать о себе, о том, что от разноцветной мозаики жизни осталось… Рожки да ножки от неё остались. Как огорчалась маленькая Надя, когда в любимой детской игре растерялись мелкие детали, из которых складывались картинки. Ничего не складывалось. А тут – что там детали, сам составитель… не знал, где же он теперь: ни среди дня, ни среди ночи
