увидела, кто вошёл, то вся сжалась, боясь такого близкого присутствия Святослава. Она считала себя виноватой в произошедшем, ей казалось, что именно её грешные желания разгневали Бога и тот обрушил наказание на Вячеслава. Хоть бы не было того дня, когда увидела она деверя, забыть бы его и не видеть никогда больше! Как она хотела ещё два дня назад вечно смотреть на него, слышать голос его, но вот он стоит в метре, и хочется бежать, скрыться, провалиться под землю. Стыд, будто о её мыслях знал весь свет, жёг щёки, Ода ненавидела ту робость, что рождалась в ней при Святославе, пугалась того сладко-щемящего чувства, заставляющего закрывать глаза и мечтать, будто картинки эти станут очевидными и другим. Но как крепко не хваталась она за руку Вячеслава, к нему ей не хотелось упасть на грудь, чтобы быть пойманной в сильные объятья.
– Здравствуй, княгиня, – поклонился ей Святослав.
– Здравствуй, – тихо пробормотала она, не поднимая глаз.
Старший брат подошёл к ложу младшего.
– Ну, как ты? – Хотя без ответа было видно, что Вячеслав плох, и за ночь ничего не поменялось.
– Нога… горит огнём, Свят, – сжимая зубы и морщась, сказал парень. В глазах его полыхал страх, и Святослав знал, о чём этот взор кричит. Он приподнял покрывало и, сдвинув повязку, оглядел место перелома. Припухло и багровело, но ещё, к счастью, не приобрело тот цвет, какой он видел в походах у раненых воинов. Когда раны темнели той гадкой и зудящей синью, ноги и руки уже следовало обрубать, только это порой и спасало жизнь. Но не всегда. – Она же не сгниёт, Свят? Не сгниёт? – дрожа голосом, взмолился Вячеслав, дотянувшись до ладони брата и сжав её.
– Не о ней беспокойся, а о жизни!
– Не хочу калекой жить! – нервно повысил тот тон, разве что не провизжав окончание. Он хотел покрасоваться перед молодой женой, показать ловкость и удачливость, а с чем останется? С обрубком? Вячеслав и сам приближался к плачу похлеще, чем Ода. Ему и сорваться на неё хотелось, что из-за неё всё, и в то же время, теперь-то она была с ним, так неподдельно пеклась о нём, заботилась, горевала, что в душе всё уравновешивалось, и казалось, что болезнь эта послужит началом чего-то хорошего, нового. Окинул взглядом Оду и Святослав, подумав, что зря принимали все её за холодную и бессердечную девушку, видно, скромна она была и в строгости воспитана, не умела показывать чувств, а вот же, стряслась беда, и как хлопочет над супругом! Как неустанно поддерживает его, облегчает его участь!
– Отец полжизни хромал, – напомнил он, – и не стал оттого хуже.
– Ты прав, конечно, прав, – постарался взять себя в руки младший.
– Я позвал к тебе ещё одного лекаря, он скоро придёт, не горюй, – улыбнулся Святослав брату и вышел. В дверях сеней столкнулся с Всеволодом, шедшим в сопровождении византийского врача. – Я для совета отправил за ещё
