style="font-size:15px;"> – Люда, послушай, – папа вздыхает, – врач сказала…
– Мне плевать, что сказала эта жуткая баба! – мама переходит на крик. – Я знаю своего ребёнка, я…
– Ты? – теперь кричит и папа. – Тебя никогда нет дома, ты даже завтра куда-то уходишь…
– Я тысячу раз сказала, что не могу отменить встречу с инвесторами!
Папа бормочет в адрес инвесторов что-то неразборчивое, очевидно, чтобы мама тоже не расслышала, а потом язвительно замечает:
– Почему-то я смог отменить всех учеников.
– Ну прости, пожалуйста, – мама хочет ответить что-то ещё более язвительное, но вдруг перебивает сама себя: – Ты мне костюм на завтра погладил?
– Конечно, – говорит папа, вкладывая в интонацию весь сарказм, на какой способен этот добродушнейший человек, – серый, как ты и просила.
– Господи, Лёня, я просила синий! – ахает мама, а потом они заводят долгий неинтересный спор на тему, кто целыми днями вкалывает как проклятый, а кто сидит на всём готовом и вот вообще не ценит того, который вкалывает, и моя усталость вновь начинает одолевать, но прежде чем вновь выключиться, я успеваю подумать – вот я и дома, и всё как раньше. Но эту мысль тут же сменяет следующая – ничего больше не будет как раньше. Всё отравлено, всё – чужое, и над всем этим сияет бессмысленный взгляд мутно-зелёных глаз.
Как это мерзко – вылизывать гениталии.
Б значит База
В день, когда ей исполнилось четырнадцать, Софья Сергеевна после урока подозвала её к себе и сказала:
– Ева, я поздравляю тебя с днём рождения.
Только Софья Сергеевна называла её Евой. Только Софья Сергеевна помнила, что у неё день рождения. И только Софья Сергеевна могла вынуть из ящика стола нечто, завёрнутое в грязновато-рыжую бумагу – сейчас такую называют крафтовой, а в начале нулевых это было просто убожество и больше ничего – и с торжественным видом ей вручить.
Внутри, разумеется, оказалась книга. Мысль о том, что Еву может интересовать что-нибудь кроме книг, никому и никогда не пришла бы в голову. Разумеется, если человек носит жуткие шмотки с чужого плеча на пять размеров больше – сейчас такое называют оверсайз, а в начале нулевых это было просто убожество и больше ничего – если он ходит в штопаных-перештопаных колготках и если все школьные годы просидел за первой партой совершенно один, то что ему дарить, как не книгу. Дуняша, ты такая начитанная, – противно пели другие учителя, и всё её тело каждый раз содрогалось от отвращения. В прошлом году их класс вела русичка, и каждый классный час становился для Евы пыткой. А вот Дуняша не курит, вот Дуняша не пьёт, вот Дуняша не красится как непонятно кто, вот Дуняша не обжимается с мальчиками в школьной раздевалке. Интересно, думала Ева, краснея как рак и неотрывно глядя в парту, она прикидывается или правда не понимает,
