задуматься о них. Никаких поцелуев в губы. Я почти ненавижу себя или же только думаю так. Всё равно этой мысли достаточно, чтобы захотеть что-то сделать для Олдриджа в ответ. Но мне не удаётся. Он задаёт свой вопрос чуть раньше:
– Так нормально? Это ничего, если ты передумала. Ты можешь сказать.
Мы словно обычная пара, которая решила впервые заняться сексом друг с другом, или у которой вообще никогда и ничего не было прежде даже вне этих отношений. Он словно тот парень, заботливый, любящий и чуткий, что говорит своей девушке, что может подождать. Что всё поймёт и не бросит её из-за этого. И что им совершенно нет нужды торопиться. Но во мне она есть. Я чувствую, что и так слишком долго не жила.
– Нет. Всё нормально.
– У меня нет…
– Ничего. Я на таблетках.
– Так я могу?
– Да…
Только это короткое слово-разрешение срывается с моих губ, как Олдридж уже внутри меня. Едва-едва, но его напор, сила, с которой всё случилось, и одновременно ослепляющая нежность… Всё вместе это почти трудно выносить. Трудно выносить в хорошем смысле. Темнота недостаточно чёрная, чтобы я не видела его глаза. Либо же я просто к ней привыкла. Но так или иначе выражение внутри них больше не кажется мне нелюдимым и отстранённым, наполненным лишь негативом в мой адрес. Там есть что-то таинственное и неуверенное. Знаете, как мечта или желание, которое сбылось, но ты всё ещё сомневаешься, что заполучил эту радость и счастье в свои руки. Я понимаю, что, наверное, хотела бы об этом узнать. Жаль, я не могу позволить себе такого позволить. Это просто одна ночь… Ночь, после которой он уедет. А я останусь. Но его стоны, то, как он двигается, всё больше теряя контроль, то, что его бронзово-коричневые волосы оказываются на ощупь влажными так же, как и кожа спины, когда, неспособная противостоять ощущению нужды во мне и дальше, я прикасаюсь сразу везде… Возможно, всё это проникнет в меня навсегда. В голову, воспоминания, душу и каждую клеточку тела. Оно словно отделяется от моего сознания, когда руки дотрагиваются сильнее, а ноги позволяют войти глубже. Переставая различать, где я, а где уже Олдридж, я произношу нечто необдуманное прежде, чем ещё могла попытаться это остановить.
– Скажите, что любите меня.
Он мгновенно замедляется, фактически перестаёт двигаться внутри меня. Я пытаюсь побудить его продолжить, сделать хоть-то, чтобы всё вернуть, но он кажется испуганным. За всё время нашего знакомства я никогда не видела его таким. Потому что он ни разу не выглядел так. Клянусь, ни единого раза. Это лучше всяких слов говорит мне, что я делаю что-то ужасное. Из-за всех этих эмоций или не только в связи с ними я толкаю человека переступать через себя, врать и поддерживать мой самообман. Необходимость забрать свои слова так очевидна, но я медлю и медлю. И медлю до тех пор, пока не становится слишком поздно их отменить.
– Я люблю тебя.
Олдридж отвечает так, что звучит это искренне и достоверно. Его взгляд такой пронзительный, такой твёрдый и непоколебимый,
