ванная, ты даже сможешь там ночевать.
С чего это столь внезапные щедрость и забота?
– То есть ты хочешь меня выселить, чтобы, наконец, от меня избавиться?
– Не говори глупостей!
– Ты же сама так сказала там, у театра.
– Что за дурная манера искажать мои слова! Я этого не говорила.
– Ничего я не искажаю. Ты сказала, что тебе нужна свобода и, – я съехидничала, – ты же мечтаешь перерезать ненавистную тебе пуповину.
– Не упрощай, я имела в виду, что тебе пора перестать держаться за мамину юбку, ты взрослый человек.
– Мам, тебя прямо заклинило на этом. О какой юбке идет речь, если я сама устраиваю свою жизнь, сама зарабатываю.
– Опять ты про зарабатываю! При чем здесь это? Я о другом говорю. Ты, как ребенок, всюду за мной ходишь: куда я, туда и ты. Сегодня явилась в театр, не спросив, не стеснит ли это меня. Так не делается. Я же не прихожу на вечеринки твоих друзей: «Здрасьте, я мама Вероники!» Мать и дочь не могут всю жизнь ходить за ручку. Зачем за мной бегать, если мы дома видимся.
– Ты хоть сама слышишь, как бредово это звучит?
– Ладно, закончим этот бессмысленный разговор. Ты, как всегда, ничего не понимаешь.
– О’кей, поняла, больше не буду нигде появляться и дорогу в твой театр забуду!
– Не ерничай! – одернула она. – А насчет мастерской все-таки подумай и не затягивай, а то помещение уплывет.
– Ты на самом деле хочешь мне помочь?
– Что за вопрос! Конечно, хочу. У тебя столько работ, скоро места для них не хватит. Ты сама говорила, что художнику нужен простор.
– Я про другой простор говорила, не про помещение.
– Не суть важно, – с недовольством произнесла она, разглядев в моем замечании нравоучение. – Кстати, хотела спросить про один рисунок, – она указала на портрет Стаса, – кто тебе позировал?
– Никто, это вымышленный образ, – смутилась я. – Почему ты спрашиваешь?
– Напоминает одного человека.
– Вряд ли, я же его выдумала и рисунок еще не закончила. Когда закончу, по-другому будет выглядеть.
Врать было неудобно, но проще, чем я предполагала.
– Да, наверное, мне показалось, – произнесла мать. По тону ее голоса я поняла, что она мне не поверила. Неужели она знакома со Стасом?
Квартира Стаса, просторная, стильная, современная, выглядела как оформленная напоказ. Осторожность и рассудок я потеряла, но убить во мне художника не под силу даже бушующей страсти – меня покоробили картины на стенах. Не сами картины, а то, что их подбирали под цвет диванов, кресел и постельного белья в спальне. «Дизайнер выбирал, чтобы все сочеталось», – сказал Стас. Царапнуло разочарование, что не во всем мы с ним совпадаем – вкусы у нас разные, а хотелось верить, что мы как две одинаковые скульптурки из одной и той же формы для литья. Разочарование я тут же погасила: не надо мне придираться.
