я не сомневался, что удар обязательно последует, не обязательно сейчас, не обязательно в виде грубой физической силы, но удар будет, и мне его не избежать. Знакомая ещё-не-боль-но-уже-почти предупреждающе стянула кожу.
– Я понял, – прохрипел я, едва ворочая непослушным языком.
– Советник, – подсказал Морияма, забирая из моих онемевших рук злополучный ошейник.
– Я понял, советник, – бездумно повторил я, тяжело сглотнув. Перед глазами плавали чёрно-красные пятна, в ушах тонко звенело.
– Подними волосы.
Я сделал, как было велено, словно в каком-то трансе.
Лицо Мориямы было прямо передо мной, слишком близко, чтобы было возможно смотреть куда-то ещё, и я смотрел – на тонкие крылья прямого носа, на тяжёлые верхние веки, придающие взгляду обманчиво расслабленный вид, на отчётливо проступившую сетку сосудов в белках глаз и едва заметную границу линз, из-за которых цвет радужки казался темнее, почти чёрным. Под короткой бородой угадывалась широкая нижняя челюсть, волосы он зачёсывал назад, оставляя открытым высокий, в меру выпуклый лоб. Его лицо могло считаться красивым, наверное – чёткие линии черт, ровный тон кожи.
Мне было проще сосредоточиться на его лице, чем на ощущении его рук на моей шее.
Я ощутил несколько одновременных уколов между позвонками, и ошейник сел, словно вторая кожа – плотным панцирем от подбородка до ключиц. Это явно был не просто идентификатор. Почти сразу по всему позвоночнику прокатился жар, а затылок налился тяжестью – всего на миг, словно давление изнутри на стенку черепа. Словно что-то пыталось продавить его насквозь. Я должен был запаниковать, ощущение было жутким. Но не смог. Что-то подавляло мои реакции, подавляло меня, изнутри, просто внутри моей головы.
У меня онемело лицо, я перестал чувствовать руки, мне показалось я даже забыл, как дышать. Я не чувствовал тифона, его словно не стало, осталось только только это чуждое, враждебное присутствие, с расчётливой холодностью перебирающее всё то немногое, что мне удалось восстановить из своей повреждённой памяти. Образы разворачивались как наяву, картинка двоилась и плыла.
Накатила тошнота.
«Не сопротивляйся», – раздался голос Мориямы, я услышал его отчётливо. Но в то же время его лицо было прямо передо мной, и оно осталось полностью неподвижным.
И только тогда словно щёлкнуло. Нейромост – осознал я со смесью ненависти за это изощрённое насилие и восхищения изобретательностью чужого разума. Он, человек, нашёл способ пробить естественную защиту тифона от ментального воздействия, заставил меня принять односторонний канал нейромоста. Это было немыслимо. И это произошло.
Он отступил назад, и всё закончилось так же неожиданно. Осталось только лёгкая слабость в коленях и паршивое чувство поражения в заведомо проигрышном бою. И сквозящий холодок топорно закреплённого нейромоста в сознании. Видимо, формировать субпространство для менее травмирующего взаимодействия он
