Тоха, пошли значит со мной.
Алексей вдруг вспомнил про свою несчастную машину, скучавшую у ворот кладбища. Он посмотрел на часы, стрелки приближались к полуночи.
– Ну, ты вспомнил Лёха. Что с ней будет. Мы и тут-то в деревне люди – редкий дар, а на кладбище кто кроме тебя в это время ломанётся.
– Да я же не поэтому, мне завтра с утра надо уехать.
– Не знаю, конечно, как ты ехать собрался. Завтра с утра…Ладно, в тачку пойдёмте. Догоняться будем! Там музыка есть, и соседи не конфликтные. Не зря же Петро столовку раскулачивал.
Они двинулись в сторону кладбища, периодически подкидывая градус и укорачивая шаг.
– Помните, парни как первый мотоцикл увидели, и бежали за ним по всей деревни.
– Да я потом этот мотоцикл долго вспоминал, забыть не мог. Мечтал, вырасту, мотоцикл куплю.
– Купил что ли?
–Нет. Мне, когда восемнадцать было, Дядя Федя мне покататься дал. Я так покатался, что неделю лежал весь синий. Лежал и думал, как я ненавижу эти мотоциклы. Представь, столько лет мечтал и в один день возненавидел свою мечту. Как отрезало.
– Так люди женятся.
– Поэтому я так часто от баб переезжаю, – сказал Миша.
– Я же говорю холодильник твоя любовь, в нём и не разочаруешься. Сколько с ним возишься и не возненавидел, а бабы приедаются тебе.
– Холодильник не зудит.
– Мечта это хорошо, я считаю. Если мечтаешь ещё, значит живой. В тебе еще жизнь теплиться. Мечта как двигатель, она тебя заставляет что-то делать. Вот ты Лёха о чем мечтаешь?
– Я? – удивился Алексей неожиданному вопросу, – не знаю.
– А что же тобой движет? Я вот мечтаю дом достроить, девчонок своих увидеть взрослыми. Внуков если доживу, интересно какие будут. А ты о чем думаешь?
Алексей задумался.
– Не знаю. Сейчас, не о чём, наверное, – немного помолчав, словно спрашивая себя, наконец, ответил, – просто монотонное выполнение задач ради этих задач, власть ради власти, деньги ради денег, и всё так. Вечная гонка с самим собой. Куда? В неизвестность.
– В неизбежность, скорее, – перебил Антон.
– Скучно и уныло, – прошептал Петрович еле слышно, засыпая на ходу.
– С тобой Петрович никто не сравниться, такой весёлой жизни ещё поискать надо, – засмеялся Антон. – Хотел бы, Лёх жизнь как у Петровича, что б вот так с рыбалками, лосями и со всеми вытекающими?
– Не знаю, вытекающее меня всегда пугало.
В деревне ночь стояла тихая, умиротворенная, словно баюкающая мать. Они продолжали свой путь по грунтовой дороге в сторону кладбища. И только их смех, и шумные разговоры периодически разрушали эту тишину, заглушая пение сверчков.
– О, будка наша, а помните Васю?
– Вася умер, – сказали они в один голос и тут же засмеялись, как и тогда тридцать лет назад, по-детски незатейливо и звонко.
– Злые вы всё-таки.
